богатства. Среди любимых идей Гитлера было строительство железной дороги на 
Донбасс с шириной колеи в четыре метра, по которой будут мчаться в том и другом 
направлении двухэтажные поезда со скоростью двести километров в час. Узловые 
пункты главных магистралей станут центрами кристаллизации городов, выполняющих 
роль опорных пунктов для крупных подразделений мобильных войск и находящихся в 
середине окружности радиусом в тридцать-сорок километров, которая образуется 
«кольцом прекрасных деревень» с по-настоящему сельским населением. В своем 
меморандуме от 26 ноября 1940 года Гиммлер уже изложил директивы по сельскому 
строительству на захваченных польских территориях и установил при этом иерархию 
среди немецких поселенцев – от простого сельскохозяйственного рабочего до 
представителя «местного руководства» – так же педантично, как и обустройство 
сел и дворов («о толщине стен… менее 38 см не может быть и речи»), равно как и 
прежде всего их «озеленение», которое должно будет способствовать выражению 
унаследованной любви немецких племен к деревьям, кустам и цветам и придаст 
ландшафту в целом немецкий облик: посадка деревенских дубов и деревенских лип 
является поэтому столь же необходимой, как и подведение «к строениям линий 
электропередач… в максимально незаметной форме»  [551] . Та же романтическая 
идиллия планировалась и в предназначенных для военных поселенцев областях 
России: небольшие боевые поселенческие формирования должны будут жить во 
враждебном окружении и утверждать себя в этой первобытной ситуации перманентной 
борьбы за жизнь.
 А между тем вскоре стало оЕвропыи из-за океана, а также увешанные наградами 
участники войны и эсэсовцы: Восток принадлежит охранным отрядам, – заявил 
начальник Главного ведомства по делам расы и поселений (РУСХА) Отто Хофман. 
Однако, по расчетам плановиков, из них не набиралось даже пяти миллионов новых 
поселенцев; и если даже предположить чрезвычайно благополучные обстоятельства, 
говорилось в памятной записке от 27 апреля 1942 года, то «можно будет 
рассчитывать на количество в восемь миллионов немцев в этих районах примерно 
через тридцать лет»  [552] . Кажется, тут впервые и начала распространяться 
определенная агорафобия.
 Решить неожиданно возникшую дилемму был призван целый набор различных мер. Так,
 была идея «вновь пробудить в немецком народе тягу к поселению на Востоке» и 
разрешить полноценным в расовом отношении народам-соседям участвовать в 
колонизации Востока. В меморандуме Розенберга рассматривалось его заселение не 
только датчанами, норвежцами и голландцами, но и «после победного окончания 
войны также англичанами». Все они станут «звеньями рейха», заверил Гитлер и 
выражал мнение, что этот процесс будет иметь такое же значение, как и 
объединение сто лет назад нескольких немецких государств в единый Таможенный 
союз [553]  [554] . Одновременно, как это представлялось в памятной записке 
министерства по делам восточных территорий Розенберга, из сорока пяти миллионов 
жителей российского Запада тридцать один миллион должен будет принудительно 
переселен в другую страну либо уничтожен, затем были также идеи о введении 
соперничающих сект, а если и этого будет недостаточно, то, как считал Гитлер, 
нужно будет из служащих опорными пунктами городов-хозяев «бросить тогда парочку 
бомб на их города – и вопрос решен»  [555] .
 Главнейшие же надежды связывались с мерами, которые должны были восстановить 
хорошую кровь. Сам Гитлер не раз сравнивал свою деятельность в период так 
называемого времени борьбы с действием магнита, который вытягивал из немецкого 
народа «всякий металлический, содержащий железо элемент». «Так же должны мы 
поступать и теперь, сооружая новый рейх, – заявил он в ставке в начале февраля 
1942 года. – Где бы в мире ни находилась германская кровь, мы берем то, что 
хорошо, себе. С тем, что останется после этого у других, против германского 
рейха они не выступят»  [556] . Уже в Польше так называемые «расовые комиссии» 
проверяли многих отобранных лиц на их «немецкий дух» и, если он соответствовал 
требованиям, переселяли их, чтобы окончательно онемечить, в Германию, причем 
без всяких церемоний отбирались – даже главным образом – и несовершеннолетние. 
В будущем, как заявил однажды за ужином в Растенбурге Гиммлер, во Франции будет 
ежегодно организовываться «ловля крови неводом», он же предлагал отсылать 
захваченных таким путем детей в немецкие интернаты, где они должны будут узнать,
 что их принадлежность к французской нации случайна, и где им помогут осознать 
их германскую кровь. «Потому что мы получим хорошую кровь, которую сможем 
использовать, и введем ее в наш обиход, или же – вы, господа, можете назвать 
это жестокостью, но ведь природа жестока, – мы уничтожим эту кровь»  [557] .
 И за этими соображениями о «расширении базиса крови» тоже виден был старый 
страх перед вымиранием арийца, перед тем вторым «изгнанием из рая», о котором 
писал Гитлер в «Майн кампф»  [558] . Но, мечтал он, если удастся сохранить рейх 
«в расовом отношении на высоте и в чистоте», то он обретет твердость кристалла 
и будет неуязвим. Тогда вновь вступят в свои права сила сильного, отвага и 
варварское насилие, падут все эти лжерелигии, проповедующие разум и гуманизм, и 
восторжествует нарушенный природный порядок. Будучи «самым прожорливым хищником 
мировой истории»  [559] , национал-социализм имеет на своей стороне и ее самое, 
и ее предзнаменования, считал он. А в своем на удивление исковерканном 
осознании реальности, когда собственные видения представлялись ему явью, он 
видел, как в восточных «рассадниках германской крови» уже через несколько лет 
вырастет столь желанный тип нового человека, вырастут «натуры истинных господ», 
«вице-короли», как восторженно говорил он  [560] .
 Одновременно он поощряет предпринимавшиеся главным образом Гиммлером и 
Борманом усилия по созданию нового законодательства о браке. Те в своих 
рассуждениях исходили из того, что после войны нужда в приросте населения, 
скорее всего, еще более возрастет, поскольку три-четыре миллиона женщин