случаях 
пробуждения и обращения, что так показательны для религиозной, алчущей 
избавителя ауры тоталитарных движений. К примеру, у Эрнста Ханфштенгля, 
услышавшего Гитлера в эту пору впервые, было, несмотря на все предубеждения, 
такое чувство, будто теперь у него начался «новый этап жизни», а торговец Курт 
Людекке, входивший одно время в ближайшее окружение Гитлера и ставший потом 
узником концлагеря Ораниенбург, сумеет уже после того, как ему удалось 
оказаться за границей, рассказать о том, какой истерический взрыв чувств 
вызывала у него и бесчисленного множества других людей встреча с 
Гитлером-оратором:

 «В одно мгновение все мои критические способности оказались отключёнными… Я не 
знаю, как мне описать те чувства, которые охватили меня, когда я слушал этого 
человека. Его слова были как удары кнута. Когда он говорил о позоре Германии, я 
чувствовал себя в состоянии наброситься на любого противника. Его призыв к 
немецкой, мужской чести был как зов к оружию, учение, которое он проповедовал, 
было откровением. Он казался мне вторым Лютером. Я забыл все на свете и видел 
только этого человека. Когда я оглянулся, то увидел, что тысячи были как один 
захвачены силой его внушения. Разумеется, переживая это, я был уже зрелым 
человеком 32 лет, уставшим от разочарований и недовольства, ищущим новый смысл 
жизни, патриотом, не находившим для себя поля деятельности, восторгавшимся 
героическим, но не имевшим героя. Сила воли этого человека, казалось, 
переливалась в меня. Это было переживанием, которое можно сравнить только с 
обращением в религию». [358] 

 С весны 1922 года начинается скачкообразный рост числа членов партии, кое-где 
в партию переходят целыми группами, летом она насчитывает уже около пятидесяти 
местных организаций, а в начале 1923 года приходится даже временно закрывать 
мюнхенскую штаб-квартиру из-за массового наплыва; если в конце января 1922 года 
партия насчитывала около 6000 членов, то в ноябре следующего года их число 
превышает 55 000. Этот приток объяснялся не только приказом по партии, согласно 
которому каждому члену вменялось в обязанность ежеквартально вербовать трех 
новых, а также одного подписчика на «Фелькишер беобахтер», но и растущей 
уверенностью Гитлера в роли оратора и организатора. Идя навстречу пожеланиям 
потерявших ориентацию людей, НСДАП старается более тесно сводить своих членов 
вместе и в их личном времяпровождении. Конечно, и тут она снова применяет 
испытанные формы практики социалистических партий, но ритуал еженедельных 
вечеров-бесед, явка на которые становится обязательной, совместных экскурсий, 
посещений концертов или участия в праздниках солнцестояния, спевках, кулинарных 
встречах либо совместных физкультурных упражнениях, равно как и обстановка того 
спокойного уюта, что царит в кафе, где проходят встречи членов партии, и в 
общежитиях штурмовиков, намного превзошли прототипы и были неподражаемым 
образом ориентированы на самые широкие нужды тех, кто был лишён политического и 
человеческого крова. Для многих её ранних членов партия становится тем самым 
своего рода эрзац-миром сектантского толка, да и Гитлер не раз сравнит её в ту 
пору с общинами первых христиан. Среди её наиболее популярных мероприятий были 
«Немецкие рождественские праздники», которые как бы служили живым воплощением 
её идеи, ибо соединяли сентиментальность, сознание избранности и чувство 
укрытости от тёмного, враждебного окружающего мира. Главнейшей задачей движения,
 заявил в те дни Гитлер, является создание «для этих широких, ищущих и 
блуждающих масс» возможности «по меньшей мере где-то вновь найти место, которое 
даст покой их сердцам». [359] 
 Не в последнюю очередь по этим причинам Гитлер откажется затем от роста партии 
любой ценой, и новые местные организации станут создаваться только тогда, если 
для них будет найден одарённый и лично убеждённый руководитель, способный в 
малом удовлетворить ту потребность в авторитете, которая в большом столь 
очевидно работала на холостом ходу. Во всяком случае, уже сейчас, в самом 
начале, партия ставит своей целью представлять собой нечто большее, нежели 
организацию ради конкретных политических целей, и за всеми текущими делами 
никогда не забывает не только прививать своим членам миропонимание на уровне 
трагической серьёзности, но и создавать для них те маленькие банальные радости 
жизни, которых им так не хватает в нужде и разобщённости будней. В стремлении 
партии быть родиной, центром бытия и источником познания уже в то время 
различимы зачатки её последующих тоталитарных амбиций.
 В течение только одного года НСДАП становится таким образом, как писал один из 
наблюдателей, «мощнейшим фактором силы южногерманского национализма» [360] , 
она всасывает в себя либо увлекает за собой большинство многочисленных союзов 
«фелькише». И в северогерманских группах тоже наблюдается значительный приток – 
в первую очередь за счёт бывших приверженцев развалившейся Немецкой 
социалистической партии. Когда в июне 1922 года группой 
заговорщиков-националистов был убит министр иностранных дел Вальтер Ратенау, 
некоторые земли – Пруссия, Баден и Тюрингия – принимают решение о запрете 
партии, однако в Баварии, ещё не забывшей времён Советов, она остаётся 
целёхонькой в качестве наиболее радикального антикоммунистического авангарда. В 
дирекции мюнхенской городской полиции было даже немало прямых сторонников 
Гитлера, в том числе – и наиболее явно – сам полицай-президент Пенер, а также 
начальник политического отдела оберамтман Фрик. Они не давали хода жалобам на 
НСДАП, информировали её руководство о планируемых акциях, равно как и 
заботились о том, чтобы предпринимавшиеся шаги оказывались безрезультатными. 
Фрик позднее признается, что подавить партию в тот момент не составило бы 
большого труда, но «мы держали нашу охраняющую длань над НСДАП и господином 
Гитлером», в то время как сам Гитлер однажды заметил, что без содействия Фрика 
он «никогда бы не вылезал из кутузки». [361] 
 Только один-единственный раз над Гитлером нависла серьёзная угроза, когда 
баварский министр внутренних д