ироковещательными максимами программу вошли уже, однако, все 
элементы того национального социализма, что подчёркивал решимость устранить 
неправильный капитализм, преодолеть позицию классового противостояния, 
занимаемую марксизмом, и, наконец, добиться примирения всех слоёв в рамках 
мощного, сплочённого народного сообщества.
 Думается, что именно это представление и обладало особой притягательностью в 
стране, заблудившейся как в национальном, так и в социальном плане. Идея или 
формула «национального социализма», в которой встретились друг с другом обе 
господствующие мысли XIX века, могла быть найдена на почве многочисленных 
политических программ и касающихся общественного устройства планов эпохи. Она 
проступала как в непритязательном рассказе Антона Дрекслера о своём 
«политическом пробуждении», так и берлинских лекциях Эдуарда Штадтлера, 
основавшего ещё в 1918 году при поддержке промышленников свою 
«Антибольшевистскую лигу»; она была предметом просветительских курсов, 
организованных мюнхенской войсковой командой рейхсвера, она придала 
внушительный резонанс работе Освальда Шпенглера под названием «Пруссачество и 
социализм» и находила отклик даже в кругах социал-демократии, где 
разочарованность крахом Второго Интернационала толкнула некоторых независимых 
мыслителей на путь национально-революционных и социально-революционных проектов.
 «Национальный социализм, его становление и его цели» – так назывался, наконец, 
объёмистый теоретический труд, выпущенный в 1919 году в Ауссинге одним из 
основателей «Немецкой социальной рабочей партии», инженером-железнодорожником 
Рудольфом Юнгом. Не лишённый самоуверенности автор этого труда видел в 
национальном социализме эпохальную политическую мысль, способную, по его мнению,
 с успехом дать отпор марксистскому социализму. Чтобы продемонстрировать 
воинствующее неприятие всех интернационалистических устремлений, Юнг вместе со 
своими австрийскими единомышленниками уже в мае 1918 года переименовал свою 
партию в Немецкую национальную рабочую партию. [294] 
 Через неделю после собрания в «Хофбройхаузе» изменила своё название и ДАП. В 
подражание родственным группировкам в Судетах и в Австрии она назвала себя 
Национал-социалистической немецкой рабочей партией (НСДАП) и одновременно 
переняла и боевой символ своих единомышленников по ту сторону границы – 
свастику. Руководитель австрийских национал-социалистов д-р Вальтер Риль 
организовал незадолго до того «межгосударственную канцелярию», которая должна 
была служить связующим звеном между всеми национал-социалистическими партиями. 
Оживлённые контакты поддерживались также и с другими объединениями, 
разделявшими социальную программатику «фелькише», в первую очередь с «Немецкой 
социалистической партией» дюссельдорфского инженера Альфреда Бруннера, 
считавшего, что она «крайне левая, а наши требования радикальнее, чем у 
большевиков». У этой партии были местные организации во многих больших городах; 
в Нюрнберге во главе такой организации стоял учитель Юлиус Штрайхер.
 1 апреля 1920 года Гитлер окончательно распрощался с воинской службой, потому 
что теперь у него была альтернатива, – он твёрдо решил целиком отдаться 
политической работе, взять руководство НСДАП в свои руки и построить партию в 
соответствии со своими представлениями. Он снимает комнату в доме № 41 по 
Тиршштрассе, вблизи Изара. Основную часть дня он проводит в подвале, где 
находится штаб-квартира партии, однако в документах избегает называть себя 
партслужащим. И вопрос о том, на какие средства он живёт, сыграет в предстоящем 
первом кризисе партии определённую роль. Его хозяйка считает своего хмурого 
молодого жильца при всей его немногословности и занятости «настоящим 
представителем богемы».
 Ему нечего терять. Уверенность в себе он черпает в своём ораторском даре 
хладнокровие и готовность идти на риск, но куда в меньшей мере – в 
непреложности идеи; да его и вообще куда меньше способно привлечь познание как 
таковое, чем те инструментальные возможности, которые оно даёт, – может ли оно, 
как он как-то заметил, выдать «мощный лозунг». В его «отвращении» и 
«глубочайшем омерзении» по отношению к «косматым теоретикам фелькише», этим 
«словоблудам» и «похитителям мыслей», столь же ярко проявляется его полное 
непонимание существования идейного багажа без поддающейся политической формовке 
субстанции, как и в том факте, что слово для своих риторических извержений он 
вначале брал только тогда, когда мог ответить на полемический выпад ударом. 
Мысль делает убедительной не её ясность, а доходчивость, не её истинность, а 
способность разить: «Любая, в том числе и самая лучшая идея, – заявит он с той 
не терпящей возражений нечёткостью формулировки, которая была так характерна 
для него, – становится опасной, если она внушает себе, что является самоцелью, 
хотя в действительности представляет лишь средство для таковой». В другом месте 
он подчёркивал, что в политической борьбе насилию нужна поддержка идеей, а не 
наоборот, – и это весьма примечательно [295] . И «национальный социализм», под 
чьим знаменем он теперь выступает, он тоже рассматривает в первую очередь как 
средство для достижения куда более высоких, честолюбивых целей.
 Лозунг, с которым он вышел теперь на сцену, имеет романтический, 
привлекательно туманный вид. Содержащаяся в нём идея примирения кажется более 
современной и своевременной, нежели лозунги классовой борьбы, начинавшие теперь,
 в результате опыта войны и мужского товарищества на фронте, уже утрачивать 
часть своего будущего. Консервативный писатель Артур Мёллер ван ден Брук, 
который ещё в самом начале века поддерживал представления о национальном 
социализме, считает его теперь «разумеется, частью немецкого будущего» [296] . 
Что нужно, так это рука влиятельного политика, без пиетета перед привычным, 
хитроумного и в то же время полного презрения к нормальному человеческому 
разуму. У идеи было очень много женихов. Но только до поры, до времени – пока 
Гитлер не извлё