отданы предварительные распоряжения. 
      Великолепное сопротивление русских армий в защите родной земли объединяет 
всех нас. Предстоящей зимой Германии придется испытать ужасную бомбардировку. 
Еще никто не испытал того, что им предстоит. 
      Военноморские операции, упомянутые в моей прошлой телеграмме на Ваше имя,
 ныне осуществляются. 
      Искренне благодарю Вас за понимание, с которым Вы, будучи всецело занятым 
Вашей великой борьбой, относитесь к нашим трудностям, которые мешают нам 
сделать больше. Мы сделаем все, что в наших силах». 
      
      Премьерминистр – Сталину 
      1 августа 1941 года 
      «После моего личного вмешательства сделаны все необходимые приготовления 
для отправки отсюда десяти тысяч тонн каучука в один из Ваших северных портов. 
Ввиду крайней срочности Ваших требований мы принимаем на себя риск уменьшения 
на это количество наших запасов в метрополии, которые далеко не велики и на 
пополнение которых потребуется время. 
      Британские пароходы, которые повезут этот каучук и некоторые другие 
материалы, закончат погрузку в течение одной недели или максимум через десять 
дней и отправятся в один из Ваших северных портов, как только Адмиралтейство 
сможет сформировать конвой. 
      Это новое количество в 10 000 тонн является дополнительным к 10 000 тонн 
каучука, уже выделенным Вам из Малайи...» 
      
      Я всячески старался путем частого обмена личными телеграммами создать 
такие же дружественные отношения, какие сложились у меня с президентом 
Рузвельтом. За время этой длительной переписки с Москвой меня не раз осаживали 
и только изредка удостаивали добрым словом. Во многих случаях на мои телеграммы 
вовсе не отвечали или же ответ задерживался на много дней.
      Советское правительство полагало, что русские оказывают нам огромную 
услугу, сражаясь в своей собственной стране за свою собственную жизнь. И чем 
дольше они сражались, тем в большем долгу они нас считали. Это была не 
беспристрастная точка зрения. Два или три раза за время этой длительной 
переписки мне приходилось протестовать в резких выражениях, в особенности 
против скверного обращения с нашими моряками, которые подвергались стольким 
опасностям, доставляя предметы снабжения войск в Мурманск и в Архангельск.
      Однако почти неизменно в ответ на запугивание и упреки я «пожимал плечами 
терпеливо: терпение – девиз»[32] всех, кому приходится иметь дело с Кремлем. 
Кроме того, я всегда делал скидку на те тяжелые условия, в которых находились 
Сталин и его неустрашимый русский народ.
      Позиция России в отношении Польши определяла на первой стадии наши 
взаимоотношения с Советами. Нападение немцев на Россию не явилось 
неожиданностью для польских кругов за границей. Начиная с марта 1941 года 
польское правительство в Лондоне получало сведения от польского подполья о 
сосредоточении германских войск на западных границах России. В случае войны 
неизбежно должны были произойти коренные перемены в отношениях между Советской 
Россией и польским правительством в эмиграции. Прежде всего встал бы вопрос о 
том, в какой мере могли бы быть пересмотрены относящиеся к Польше статьи 
нацистскосоветского пакта, заключенного в августе 1939 года, так, чтобы при 
этом не было нарушено единство англорусского военного союза. Когда миру стало 
известно о нападении немцев на Россию, восстановление польскорусских отношений,
 прерванных в 1939 году, приобрело большое значение. 5 июля в Лондоне при 
посредничестве Англии начались переговоры между двумя правительствами.
      Польшу представлял премьерминистр ее правительства в эмиграции генерал 
Сикорский, Россию – советский посол Майский. У поляков было две цели – добиться 
признания Советским правительством, что раздел Польши, учиненный Германией и 
Россией в 1939 году, является теперь недействительным, а также освобождения 
Россией всех польских военнопленных и гражданских лиц, вывезенных в Советский 
Союз после оккупации Россией восточных районов Польши.
      Эти переговоры продолжались весь июль и происходили в атмосфере 
холодности. Русские упорно отказывались взять на себя какоелибо определенное 
обязательство, которое отвечало бы пожеланиям поляков. Россия считала, что 
вопрос о ее западных границах не подлежит обсуждению. Можно ли было положиться 
на то, что она честно поступит в этом вопросе, когда закончатся военные 
действия в Европе, – что произойдет, быть может, в отдаленном будущем? 
Английское правительство с самого начала было поставлено перед дилеммой. Наше 
вступление в войну с Германией явилось прямым результатом наших гарантий Польше.
 Мы были обязаны поддерживать интересы нашего первого союзника. На этой стадии 
борьбы мы не могли признать законной оккупацию русскими польской территории в 
1939 году. В это лето 1941 года, менее чем через две недели после того, как 
Россия оказалась на нашей стороне в борьбе против Германии, мы не могли 
заставить нашего нового союзника, очутившегося в большой опасности, отказаться 
хотя бы на бумаге от пограничных областей, которые он на протяжении ряда 
поколений считал жизненно важными для своей безопасности.
      Положение было безвыходным. Вопрос о будущей судьбе польских территорий 
необходимо было отложить до лучших времен. На нас лежала неприятная обязанность 
рекомендовать генералу Сикорскому положиться на добросовестность Советского 
Союза при будущем урегулировании русскопольских отношений и не настаивать в 
данный момент на какихлибо письменных гарантиях относительно будущего. Я, со 
своей стороны, искренне надеялся, что, став в борьбе против Гитлера товарищами