неудачу, завоевывать или оставлять территории, но вся наша способность вести 
войну или даже поддерживать свое существование всецело зависела от нашего 
господства над морскими путями и от обеспечения свободного доступа и входа в 
наши порты. В предыдущем томе я описал те опасности, которые нависли над нами в 
результате оккупации Германией всего европейского побережья от Нордкапа до 
Пиренеев. Вражеские подводные лодки, скорость, длительность рейсов и радиус 
действия которых постоянно увеличивались, могли выходить из любого порта или 
бухты, расположенных вдоль этого гигантского фронта, и уничтожать суда, 
доставлявшие нам продовольствие и другие товары. Число этих подводных лодок 
непрерывно возрастало. В течение первого квартала 1941 года ежемесячно 
строилось 10 подводных лодок, но вскоре число их увеличилось до 18 в месяц. 
Среди них были так называемые 500тонные подводные лодки с радиусом действия в 
11 тысяч миль и 740тонные с радиусом действия в 15 тысяч миль.
      Теперь к этому бичу подводной войны прибавились еще налеты вражеской 
авиации дальнего действия на наши суда, находившиеся в океане, далеко от 
берегов. Наиболее грозными из вражеских самолетов были «ФоккеВульф200», 
известные под названием «Кондор», хотя вначале их, к счастью, было еще немного.
      Они могли вылетать из Бреста или Бордо, совершать полеты вокруг Англии, 
заправляться горючим в Норвегии и на следующий день возвращаться обратно. Во 
время полетов они замечали далеко внизу шедшие в рейс или возвращавшиеся 
обратно большие конвои в составе 40 – 50 судов (прибегать к таким конвоям нас 
вынуждал недостаток в эскортных судах). Они могли атаковать эти конвои или 
отдельные суда, сбрасывая на них фугасные бомбы, или же сигнализировать 
ожидавшим указаний подводным лодкам, куда им следует направиться, чтобы 
перехватить данный конвой. Еще в декабре мы начали подготовку к осуществлению 
отчаянного мероприятия, предусматривавшего создание подводного динамитного 
прикрытия на всем протяжении от устьев рек Мереей и Клайд до линии к 
северозападу от Ирландии глубиной в сто саженей[7].
      Между тем мы распорядились расширить и реорганизовать авиацию береговой 
обороны, предоставив ей большие преимущества в отношении укомплектования ее 
летным составом и самолетами. Мы планировали к июню 1941 года увеличить ее силы 
на 15 эскадрилий, причем в их состав должны были войти все 57 американских 
самолетов дальнего действия «каталина», которые мы рассчитывали получить к 
концу апреля. Отказ Южной Ирландии от какого бы то ни было сотрудничества с 
нами вновь гибельно отразился на наших планах. Мы спешно строили новые 
аэродромы в Ольстере, в Шотландии и на Гебридских островах.
      Эти тяжелые условия продолжали существовать, причем в некоторых случаях 
они еще более осложнились. Мертвая хватка магнитной мины была ослаблена и не 
смогла полностью удушить нас лишь благодаря успехам английских ученых и 
изобретателей, чьи достижения претворялись в жизнь неустанным трудом 20 тысяч 
преданных своему делу людей, имевших в своем распоряжении около тысячи 
суденышек, оборудованных множеством странных на вид аппаратов.
      Все наши суда, проходившие вдоль восточного побережья Англии, 
подвергались постоянной угрозе со стороны германских легких бомбардировщиков 
или истребителей, и поэтому их передвижения были сильно ограничены и сокращены. 
Лондонский порт, который во время первой мировой войны считался абсолютно 
необходимым для нашего существования, функционировал только на одну четверть 
своей пропускной способности. ЛаМанш фактически представлял собой театр 
военных действий. Воздушные налеты на Бристоль и на порты, расположенные на 
реках Мереей и Клайд, серьезно осложняли работу этих единственных оставшихся 
крупных торговых портов. Ирландское море и Бристольский залив были закрыты для 
навигации, или же передвижение по ним было крайне затруднено. Любой эксперт, 
которому годом раньше были бы представлены на заключение условия, 
существовавшие в настоящее время, признал бы наше положение безнадежным.
      Это была борьба не на жизнь, а на смерть.
      Самые масштабы и сложность наших защитных мероприятий – эскортирование 
караванов, отвлечение внимания противника, размагничивание мин и передвижения 
наших судов в обход Средиземного моря, увеличение большинства рейсов как по 
расстоянию, так и по времени, задержки в портах изза бомбежек и затемнений – 
все это сокращало оперативные возможности нашего судоходства в еще большей мере,
 чем фактические потери тоннажа.
      Вначале военноморское министерство прежде всего заботилось, конечно, о 
благополучной доставке судов в порты и считало показателем своих успехов 
минимальное число потопленных судов. Но теперь этот критерий уже не годился. Мы 
все сознавали, что само существование страны и успех ее военных усилий в равной 
мере зависят от количества импорта, благополучно доставленного в порты.
      В середине февраля я писал в своем меморандуме военноморскому министру:
      
      «Я вижу, что в феврале в порты прибыло менее половины того количества 
судов с грузами, которые прибыли в январе». 
      
      Нажим противника непрерывно возрастал, и потери нашего судоходства 
угрожающе превышали размеры нового строительства судов. Огромные ресурсы 
Соединенных Штатов вступали в строй еще медленно. Мы не могли ожидать в будущем 
таких больших и неожиданных сюрпризов, как флот, доставшийся нам весной 1940 
года после оккупации Норвегии, Дании и Нидерландов. Кроме того, количество 
поврежденных судов значительно превышало наши возможности в отношении ремонта, 
и с каждой неделей скопление судов в наших портах увеличивалось, а наше 
положение становилось все более затруднительным. В начале марта у нас скопились 
поврежденные суда общим тоннажем свыше 2 600 тысяч тонн, из коих суда тоннажем