он вылетел в свое путешествие, когда уже считал себя подготовленным к нему. Он 
утверждал, что у него нет сообщников и что он проявил большое искусство в 
подготовке к полету, сам разработал свой маршрут и пилотировал самолет с такой 
точностью, что сумел приземлиться на расстоянии какихнибудь десяти миль от 
места своего назначения, Дангевела»[6]. 
      
      Кабинет предложил лорду Саймону проинтервьюировать Гесса, и встреча их 
состоялась 10 июня. Гесс сказал:
      
      «Когда фюрер пришел к заключению, что здравый смысл не может 
восторжествовать в Англии, он поступил в полном соответствии с правилом 
поведения, рекомендуемым адмиралом лордом Фишером: 
      «Умеренность в войне – безумие. Если вы решили нанести удар, наносите его 
изо всей силы и всюду, где можете». 
      Но я могу подтвердить, что фюреру всегда было тяжело отдавать приказания 
об этих атаках (подводного флота и авиации). Ему это причиняло острую боль. Он 
всегда полностью сочувствовал английскому народу, который является жертвой 
этого метода ведения войны... Он говорил, что даже победитель не должен 
предъявлять слишком суровых условий стране, с которой он хочет прийти к 
соглашению». 
      
      Затем Гесс повторил свою основную мысль:
      
      «Я считал, что, если бы Англии стало известно об этом, она, возможно, 
также проявила бы готовность к соглашению с нами». 
      
      Если бы только Англия знала, какой Гитлер на самом деле добрый, она, 
конечно, пошла бы навстречу его желаниям!
      Многие выдающиеся врачи занимались вопросом о состоянии умственных 
способностей Гесса. Он, безусловно, был неврастеником, человеком душевно 
раздвоенным, который искал покоя и одновременно стремился к могуществу и 
высокому положению и поклонялся вождю. Но он не был простым психопатом. Он 
страстно верил в то представление, которое создал себе о Гитлере. Если бы 
только Англия могла также поверить в него, сколь многих страданий можно было бы 
избежать и как легко было бы прийти к соглашению! Свобода действий для Германии 
в Европе, а для Англии в ее собственной империи! Другими второстепенными 
условиями были: возврат германских колоний, эвакуация Ирака и заключение 
перемирия и мира с Италией.
      В данный же момент положение Англии было безнадежным. Если бы она не 
согласилась на эти условия, то «рано или поздно настал бы день, когда она 
оказалась бы вынужденной согласиться на них».
      На это лорд Саймон ответил:
      
      «Не думаю, что этот аргумент покажется кабинету очень убедительным, так 
как в нашей стране, знаете ли, живут довольно храбрые люди и мы не оченьто 
любим угрозы!» 
      
      Если учесть, что Гесс так близко стоял к Гитлеру, то кажется удивительным,
 что он не знал или если и знал, то не сообщил нам о предстоящем нападении на 
Россию, к которому велись такие широкие приготовления. Советское правительство 
было чрезвычайно заинтриговано эпизодом с Гессом, и оно создало вокруг него 
много неправильных версий. Три года спустя, когда я вторично приехал в Москву, 
я убедился, насколько Сталин интересовался этим вопросом. За обедом он спросил 
меня, что скрывалось за миссией Гесса. Я кратко сообщил ему то, что изложил 
здесь. У меня создалось впечатление, что, по его мнению, здесь имели место 
какието тайные переговоры или заговор о совместных действиях Англии и Германии 
при вторжении в Россию, которые закончились провалом. Зная, какой он умный 
человек, я был поражен его неразумностью в этом вопросе.
      Когда переводчик дал мне понять, что Сталин не верит моим объяснениям, я 
ответил через своего переводчика:
      «Когда я излагаю известные мне факты, то ожидаю, что мне поверят».
      Сталин ответил на мои резковатые слова добродушной улыбкой:
      «Даже у нас, в России, случается многое, о чем наша разведка не считает 
необходимым сообщать мне».
      Я не стал продолжать этот разговор.
      Размышляя над всей этой историей, я рад, что не несу ответственности за 
то, как обращались и продолжают обращаться с Гессом. Какую бы моральную вину ни 
нес немец, который был близок к Гитлеру, Гесс, помоему, искупил ее своим 
исключительно самоотверженным и отчаянным поступком, вдохновленным бредовыми 
благими побуждениями. Он явился к нам по своей доброй воле и, хотя его никто на 
это не уполномочивал, представлял собой нечто вроде посла. Это был 
психопатологический, а не уголовный случай, и именно так его и следует 
рассматривать.
      
Глава четвертая
Война в Средиземноморском районе 
      
      Со времен Нельсона Мальта всегда была верным британским стражем, 
охранявшим узкий и исключительно важный морской коридор в центральной части 
Средиземного моря. Стратегическое значение Мальты никогда еще не было так