и свободных людей во всем мире будут благодарить Бога за их дальновидность.
      Нападение Японии на Соединенные Штаты значительно облегчило бы стоявшие 
перед ними проблемы и выполнение ими своего долга. Можем ли мы удивляться тому, 
что они рассматривали фактическую форму такого нападения или даже его масштабы 
как нечто, имеющее несравненно меньшее значение, нежели то обстоятельство, что 
весь американский народ, как никогда, сплотился бы для защиты своей 
безопасности и правого дела? Им, как и мне, казалось, что для Японии нападение 
на Соединенные Штаты и война с ними были бы равносильны самоубийству. К тому же 
им были известны все непосредственные планы противника еще до того, как мы в 
Англии могли узнать о них.
      Казалось невозможным, чтобы Япония решилась на войну с Англией и 
Соединенными Штатами, а впоследствии, вероятно, и с Россией, так как эта война 
могла сулить ей только гибель. Разумному человеку невозможно было себе 
представить, чтобы Япония пошла на объявление войны. Я был уверен, что подобный 
безрассудный шаг с ее стороны погубил бы жизнь целого поколения японского 
народа, и мое мнение полностью подтвердилось. Но правительства и народы не 
всегда принимают разумные решения. Иногда они принимают безумные решения, или 
же одна группа людей захватывает в свои руки власть и вынуждает всех остальных 
подчиниться своей воле и помогать ей в ее безрассудных действиях. Я без всяких 
колебаний неоднократно выражал свою уверенность в том, что Япония не пойдет на 
такой безумный шаг. Но как бы искренне мы ни пытались поставить себя в 
положение другого, мы не можем постигнуть процессы, совершающиеся в 
человеческом уме и воображении, к которым разум не дает ключа.
      Однако безумие – это такое заболевание, которое в войне дает преимущество 
внезапности.
      
Глава двенадцатая
ПёрлХарбор! 
      
      В воскресенье вечером 7 декабря 1941 года мы были одни за столом в 
Чекерсе с Уайнантом и Авереллом Гарриманом. Вскоре после начала передачи 
последних известий, в 9 часов вечера, я включил свой небольшой радиоприемник. 
Был передан ряд сообщений о сражениях на русском фронте и на английском фронте 
в Ливии, а в конце передачи было сказано несколько фраз о нападении японцев на 
американские суда на Гавайях, а также о японских атаках на английские суда в 
районе Голландской Индии. Затем последовало сообщение о том, что после 
последних известий такойто выступит с комментариями, а затем начнется 
программа «Мозгового треста» или чтото в этом роде. Я лично не вынес из этой 
передачи какоголибо ясного впечатления, но Аверелл заявил, что было сказано 
чтото о нападении японцев на американцев, и, несмотря на нашу усталость и 
желание отдохнуть, мы не расходились.
      В этот момент мой дворецкий Сойерс, который уже слышал о том, что 
произошло, вошел в комнату и сказал:
      «Это правда. Мы сами слышали это сообщение. Японцы напали на американцев».

      Воцарилось молчание. 11 ноября на завтраке в МэншенХаус я заявил, что 
если японцы нападут на Соединенные Штаты, то объявление войны со стороны Англии 
последует «в тот же час». Я встал изза стола и прошел через вестибюль в 
секретариат, где работа никогда не останавливалась. Я попросил вызвать к 
телефону президента.
      Посол последовал за мной и, вообразив, что я собираюсь принять какоето 
бесповоротное решение, спросил:
      «Не думаете ли вы, что следовало бы сначала получить подтверждение?»
      Через дветри минуты я услышал голос президента.
      «Господин президент, – спросил я, – что это такое сообщают о Японии?»
      «Это правда, – ответил он. – Они атаковали нас в ПёрлХарборе. Мы все 
теперь связаны одной веревочкой».
      Я передал трубку Уайнанту, и они обменялись несколькими фразами, причем 
посол сначала говорил:
      «Хорошо, хорошо», а затем более встревоженным тоном: «Вот как!»
      Я снова взял трубку и сказал: «Это, безусловно, упрощает положение. Да 
пребудет с вами Бог», – или чтото в этом роде.
      Затем мы снова отправились в холл и попытались вдуматься в это событие 
огромного мирового значения, которое имело настолько сенсационный характер, что 
потрясло даже тех, кто находился в центре мировой политической жизни. Оба моих 
американских друга приняли этот удар с достойной восхищения стойкостью. Мы не 
имели ни малейшего представления о том, сколь серьезный ущерб был нанесен флоту 
Соединенных Штатов. Они не стали жаловаться или скорбеть по поводу того, что их 
страна вступила в войну. Они не тратили слов на упреки или на выражения горести.
 Собственно говоря, можно было даже подумать, что они испытывали облегчение, 
избавившись от давно мучившей их заботы.
      Заседание парламента должно было состояться только во вторник, и члены 
парламента были разбросаны по всей Англии, переживавшей тогда сильные 
затруднения с транспортом. Я поручил секретариату позвонить спикеру палаты 
общин, парламентским партийным организаторам и другим лицам, которых это 
касалось, с тем чтобы совещание обеих палат было созвано на следующий день. Я 
позвонил в министерство иностранных дел и распорядился подготовить к заседанию 
парламента декларацию об объявлении войны Японии, что было связано с некоторыми 
формальностями, с тем чтобы она могла вступить в силу без малейших промедлений. 
Я также приказал позвонить всем членам военного кабинета и информировать их,