России и Германии с целью 
улучшения нашего стратегического и оперативного положения». В связи с этим он 
составил ряд докладных записок и 10 октября передал их Гитлеру.
      «В этих докладных записках, – писал он, – я подчеркивал те невыгоды, с 
которыми мы столкнулись бы в случае оккупации Норвегии англичанами: контроль 
над подходами к Балтике, фланговая угроза нашим морским и воздушным операциям 
против Англии и прекращение нашего давления на Швецию. С другой стороны, я 
подчеркнул, какие преимущества даст нам оккупация норвежского побережья: выход 
в Северную Атлантику, невозможность создания англичанами минного барьера по 
образцу 1917 – 1918 годов... Фюрер сразу же оценил значение норвежской проблемы,
 попросил меня оставить ему докладные записки и заявил, что обдумает этот 
вопрос».
      Розенберг, специалист нацистской партии по иностранным делам, ведавший 
специальным бюро по руководству пропагандой в иностранных государствах, 
разделял взгляды адмирала. Он мечтал о том, чтобы «убедить Скандинавию 
воспринять идею нордической общины, охватывающей северные народы под 
естественным руководством Германии». Еще в начале 1939 года он полагал, что в 
лице крайне националистической партии Норвегии, возглавляемой бывшим военным 
министром Видкуном Квислингом, ему удалось найти орудие для проведения этой 
Иден в жизнь. Был установлен контакт, и через организацию Розенберга и 
немецкого военноморского атташе в Осло деятельность Квислинга была увязана с 
планами немецкого военноморского штаба.
      14 декабря Квислинг со своим помощником Хагелином прибыл в Берлин, где 
Редер представил их Гитлеру для обсуждения плана нанесения политического удара 
в Норвегии. Квислинг прибыл с подробным планом. Гитлер, чтобы соблюсти тайну, 
притворился, будто избегает принятия на себя новых обязательств, и заявил, что 
предпочел бы, чтобы Скандинавия осталась нейтральной. Тем не менее, как 
утверждает Редер, в этот же день Гитлер приказал верховному командованию 
подготовиться к норвежской операции.
      Разумеется, мы ничего об этом не знали. Как английское, так и германское 
военноморские командования вполне правильно вели расчеты по одним и тем же 
стратегическим линиям, и одному из них удалось добиться от своего правительства 
конкретных решений.
      Тем временем Скандинавский полуостров превратился в театр неожиданного 
столкновения, вызвавшего волну возмущения в Англии и во Франции. Это 
обстоятельство возымело весьма серьезное влияние на ход обсуждения норвежской 
проблемы. Как только Германия оказалась втянутой в войну с Англией и Францией, 
Советская Россия в духе заключенного ею с Германией пакта приступила к 
блокированию всех линий, ведущих в Советский Союз с запада. Одна из этих линий 
проходила из Восточной Пруссии через Прибалтийские государства; вторая – через 
воды Финского залива; третья – через Финляндию и Карельский перешеек и 
заканчивалась на финской границе в пункте, отстоявшем от ленинградских 
пригородов лишь на двадцать миль.
      Советы не забыли опасностей, которым подвергся Ленинград в 1919 году. 
Даже белогвардейское правительство Колчака уведомило мирную конференцию в 
Париже, что базы в Прибалтийских государствах и Финляндии были необходимой 
защитой для русской столицы. Сталин высказал ту же мысль английской и 
французской миссиям летом 1939 года. В предыдущих главах мы видели, как 
естественные опасения этих малых государств служили препятствием 
англофранцузскому союзу с Россией, и проложили путь соглашению Молотова – 
Риббентропа.
      Сталин не терял времени. 24 сентября в Москву был вызван эстонский 
министр иностранных дел, и спустя четыре дня его правительство подписало пакт о 
взаимопомощи, по которому русским было предоставлено право разместить свои 
гарнизоны в ключевых пунктах в Эстонии. 21 октября Красная Армия и 
военновоздушные силы уже были на месте. Та же процедура была одновременно 
применена в Латвии. Советские гарнизоны появились также и в Литве. Таким 
образом, южный путь на Ленинград и половина береговой линии Финского залива 
оказались в кратчайший срок блокированными советскими вооруженными силами на 
случай немецких поползновений. Оставались открытыми подступы только через 
Финляндию.
      В начале октября в Москву отправился Паасикиви, финский государственный 
деятель, в 1921 году подписавший с Советским Союзом мирный договор. Советские 
требования были большими: отодвинуть на значительное расстояние финскую границу 
на Карельском перешейке, чтобы Ленинград не был на расстоянии действия 
вражеской артиллерии; уступить некоторые финские острова, расположенные в 
Финском заливе, сдать в аренду полуостров Рыбачий с его единственным финским 
незамерзающим арктическим портом Петсамо и главное – сдать в аренду порт Ханко 
у входа в Финский залив для устройства в нем русской военноморской и 
военновоздушной базы[62]. Финны готовы были уступить по всем пунктам, кроме 
последнего. Они считали, что с того момента, как ключи от Финского залива 
окажутся в руках русских, со стратегической и национальной безопасностью 
Финляндии будет покончено. 13 ноября переговоры были прерваны, и финское 
правительство приступило к мобилизации и усилению своих войск на карельской 
границе. 28 ноября Молотов денонсировал пакт о ненападении, заключенный между 
Финляндией и Россией. Спустя два дня русские перешли в наступление в восьми 
пунктах, расположенных на тысячемильном финском фронте, причем в то же утро 
красные военновоздушные силы бомбили финскую столицу Хельсинки.
      Вся тяжесть русского удара была прежде всего направлена против 
пограничных укреплений финнов на Карельском перешейке. Это был укрепленный 
район глубиной около двадцати миль, простиравшийся с севера на юг, через 
лесистую местность, покрытую толстым слоем снега. Укрепления эти были названы 
линией Маннергейма, по имени финского главнокомандующего, спасшего в 1917 году 
Финляндию от большевистского владычества.