Россию перед лицом смертельной опасности. С другой стороны, Советы убедились в 
бессмысленности политики, в силу которой они в 1917 и в 1939 заключили договоры 
с Германией, повернувшись спиной к Франции и Англии. Кремлевские руководители, 
которых гитлеровская агрессия повергла в крайнюю растерянность, немедленно и 
бесповоротно изменили свою позицию. И если еще в тот самый момент, когда 
немецкие танки пересекали русскую границу, радио Москвы продолжало клеймить 
"английских империалистов" и "их деголлевских наемников", то буквально часом 
позже московские радиостанции уже возносили хвалу Черчиллю и де Голлю. 

Во всяком случае, тот факт, что Россия оказалась втянутой в войну, открывал 
перед разгромленной Францией новые большие надежды. 

Было ясно, что, если Рейху не удастся сразу же уничтожить армию Советов, эта 
армия будет непрерывно наносить немцам тяжелые потери. Разумеется, я не 
сомневался в том, что если Советы внесут основной вклад в достижение победы над 
врагом, то в результате в мире возникнут новые опасности. Нужно было постоянно 
иметь это в виду, даже сражаясь с русскими бок о бок. Но я считал, что прежде 
чем философствовать, нужно завоевать право на жизнь, то есть победить, а 
участие России создавало возможности для победы. К тому же ее присутствие в 
лагере союзников означало с точки зрения Сражающейся Франции некоторый 
противовес по отношению к англосаксонским странам, и я имел в виду 
воспользоваться этим обстоятельством. 

О начале военных действий между русскими и немцами я узнал 23 июня 1941 в 
Дамаске, куда я прибыл вслед за вступлением наших войск в город. Решение было 
принято мною без промедления. Уже 24 июня я телеграфировал нашему 
представительству в Лондоне следующие инструкции: "Не вдаваясь в настоящее 
время в дискуссии по поводу пороков и даже преступлений советского режима, мы 
должны, как и Черчилль, заявить, что, поскольку русские ведут войну против 
немцев, мы безоговорочно вместе с ними. Не русские подавляют Францию, не они 
оккупируют Париж, Реймс, Бордо, Страсбург... Немецкие самолеты и танки, 
немецкие солдаты, которых уничтожают и будут уничтожать русские, впредь уже не 
смогут помешать нам освободить Францию". 

В таком духе я и предлагал вести нашу пропаганду. Одновременно я рекомендовал 
нашей делегации посетить советского посла в Лондоне Майского{158} и заявить ему 
от моего имени, что "французский народ поддерживает русский народ в борьбе 
против Германии. В связи с этим мы желали бы установить военное сотрудничество 
с Москвой". 

Кассен и Дежан встретились с Майским, который разговаривал с ними весьма 
доброжелательно. Что же касается дальнейших практических шагов, они не 
замедлили последовать благодаря происшедшему вскоре разрыву между Виши и 
Москвой, которого Гитлер потребовал от Лаваля. В связи с этим 2 августа я 
телеграфировал из Бейрута Кассену и Дежану, чтобы они узнали у Майского, 
"намерена ли Россия поддерживать с нами непосредственные отношения... и не 
предполагает ли она направить нам декларацию о своем намерении содействовать 
восстановлению независимости и величия Франции. Было бы желательно, чтобы в нем 
было упомянуто и о территориальной целостности Франции". 

Переговоры привели к обмену 26 сентября письмами между мною и Майским. Посол 
СССР сделал заявление от имени своего правительства, что оно "признает меня в 
качестве главы всех свободных французов, (...) что оно готово установить связь 
с Советом обороны Французской империи по всем вопросам, касающимся 
сотрудничества с присоединившимися ко мне заморскими территориями, что оно 
готово оказать свободным французам всестороннюю помощь и содействие в общей 
борьбе, (...) что оно исполнено решимости обеспечить полное восстановление 
независимости и величия Франции..." 

Однако советское правительство, как и английское в соглашении от 7 августа 1940,
 ни словом не обмолвилось о территориальной целостности Франции. 

Немного спустя правительство СССР аккредитовало Богомолова своим представителем 
при Национальном комитете. Богомолов приехал из Виши, где он в течение года 
состоял послом при Петене. Он сумел легко приспособиться к новым условиям, в 
которых ему предстояло выполнять свои обязанности. Я никогда, однако, не слышал 
из его уст никаких недоброжелательных высказываний о Петене и министрах Виши, 
где он еще нежданно представлял свое правительство. В одной из наших бесед он 
даже рассказал мне следующее: "Находясь в Виши, я иногда проводил свой досуг, 
прогуливаясь инкогнито за городом и беседуя с простыми людьми. Однажды какой-то 
крестьянин, шедший за плугом, сказал мне: "Конечно, очень жаль, что французов 
разбили. Но возьмем, например, это поле. Я могу работать на нем, так как 
удалось договориться с немцами, чтобы они у меня его не отбирали. Увидите, что 
скоро удастся договориться с ними, чтобы они и совсем убрались из Франции". Я 
подумал, что Богомолов привел этот рассказ, иллюстрирующий теорию "меча" и 
"щита", чтобы показать мне, насколько хорошо он понял положение во Франции, и 
одновременно объяснить мне последовательные изменения в позиции Советской 
России. 

С этого времени я часто встречался с Богомоловым. В той мере, в какой во всех