У голландцев была Индонезия и значительный флот, у бельгийцев -Конго, у поляков 
- небольшая армия, у норвежцев - многочисленные торговые суда, у чехов, или, 
вернее, у Бенеша{119}, - информационная сеть в Центральной и Восточной Европе и 
активные связи в США. Помимо всего прочего, Англии, заботившейся о своем 
престиже, было лестно выступить в роли последнего оплота рушившегося старого 
мира. 

Для этих изгнанников "Свободная Франция"{120}, не имевшая ничего, была 
особенной. Более всего она привлекала к себе внимание несчастных поляков и 
чехов, имевших наибольшие основания для беспокойства. Мы, сохранившие верность 
традициям Франции, олицетворяли для них надежду, и их симпатии были всецело на 
нашей стороне. В частности, Сикорский{121} и Бенеш, несмотря на всю их 
подозрительность, возникшую вследствие интриг и обид, которые усугубляли их 
несчастье, установили со мной прочную и постоянную связь. Может быть, лишь в 
этот страшный период я понял по-настоящему, чем является Франция для всего мира.
 

В то время как мы стремились вывести "Свободную Францию" на международную арену,
 я пытался создать зачатки власти и администрации. Было бы смешно, если бы я, 
почти никому не известный и полностью лишенный средств, провозгласил в качестве 
"правительства" тот элементарный аппарат, который я создавал. К тому же, 
несмотря на то, что я был убежден, что правительство Виши будет катиться по 
наклонной плоскости вплоть до своего окончательного падения, несмотря на то, 
что я заявил о незаконности правительства, находящегося в зависимости от врага, 
я хотел сохранить возможность для смены власти во время войны, если 
когда-нибудь представится для этого случай. Поэтому я весьма остерегался 
что-либо создавать даже на словах, так как это могло помешать возрождению 
государства. Я лишь призывал представителей властей Французской империи 
объединиться для ее защиты. Затем, когда стало известно об их отказе, я решил 
при первой же возможности создать всего-навсего "Национальный комитет". 

Теперь было необходимо, чтобы достаточно влиятельные лица оказали мне поддержку.
 В первые дни некоторые оптимисты считали, что таких окажется немало. Ежечасно 
сообщалось о проезде через Лиссабон или о высадке в Ливерпуле такого-то 
выдающегося политического деятеля, известного генерала, академика. Но вскоре 
поступало опровержение. В самом Лондоне влиятельные французы, находившиеся 
здесь на службе или случайно, за редким исключением, не примкнули к "Свободной 
Франции". Многие выехали во Францию, другие остались в Англии, заявив о своей 
верности правительству Виши. Что касается тех, кто выступил против капитуляции, 
то одни отправились в Англию или США, другие поступили на службу английского 
или американского правительства. Очень мало выдающихся людей становилось под 
мое знамя. 

"Вы правы! - говорил мне, например, Корбэн, французский посол. - Я, посвятивший 
лучшие годы своей служебной карьеры делу франко-британского союза, открыто 
заявил о своем решении, подав в отставку на следующий день после вашего 
воззвания. Но я старый чиновник. В течение сорока лет я живу и действую по 
заведенному образцу. Быть в оппозиции - свыше моих сил!" 

"Вы неправы, - писал мне Жан Монне, - создавая организацию, о которой во 
Франции могут подумать, что она родилась под покровительством Англии... Я 
полностью разделяю вашу решимость помешать Франции выйти из борьбы... Но не из 
Лондона должны осуществляться усилия к возрождению..." 

"Я должен возвратиться во Францию, - говорил Рене Мейер{122}, - для того чтобы 
связать свою судьбу с судьбой моих единоверцев, которых ожидают преследования". 


"Я одобряю ваши действия, - заявил мне Бре. - Что касается меня, то, где бы я 
ни был - в метрополии или империи, - я всеми силами буду помогать возрождению 
Франции". 

"Мы уезжаем в Америку, - заявили мне Андре Моруа, Анри Бонне и де Кериллис. - 
Именно там мы сможем быть вам более всего полезны". 

"Я назначен генеральным консулом в Шанхай, - сообщил мне Ролан де Маржери, - и 
нахожусь в Лондоне не для того, чтобы присоединиться к вам, а с тем, чтобы 
отправиться отсюда в Китай. Там я буду служить интересам Франции, как вы это 
делаете здесь". 

Наоборот, Пьер Кот{123}, потрясенный событиями, умолял меня использовать его на 
какой угодно работе, "хоть подметать лестницу". Но его взгляды были достаточно 
известны, чтобы его было возможно использовать. 

Вполне естественно, что этот почти всеобщий отказ крупных французских деятелей 
присоединиться ко мне, независимо от причин, не повышал престиж моего дела. И я 
вынужден был отложить на более позднее время создание комитета. Чем меньше 
выдающихся людей присоединялось ко мне вначале, тем труднее было привлечь их в 
дальнейшем.