Письмо поверенного в делах Франции в Лондоне де Кастелляна генералу де Голлю 

Лондон, 30 июня 1940 

Генерал! 

По поручению французского правительства имею честь препроводить вам прилагаемое 
при сем извещение. Прошу подтвердить его получение. Примите, генерал, уверения 
в моих самых лучших чувствах. 

Приложение 

Копия 

По распоряжению судебного следователя при постоянном военном трибунале 17-го 
округа от 27 июня с. г. временно исполняющий должность бригадного генерала де 
Голль (Шарль Андре Жозеф Мари), обвиняемый в отказе от повиновения в условиях 
военного времени, в подстрекательстве военнослужащих к неповиновению предан 
суду военного трибунала 17-го округа. 

Приказ об аресте отдан сего числа. 

Председатель трибунала подписал 28 июня постановление, требующее, чтобы он 
явился в тюрьму Сен-Мишель в Тулузе до истечения пятидневного срока, начиная с 
29 июня 1940; в противном случае он будет судим заочно. 

Ответ генерала де Голля поверенному в делах в Лондоне 

Лондон, 3 июля 1940 

Милостивый государь! 

Возвращаю прилагаемый при сем документ, который вы препроводили мне, и прошу 
передать тем, кто вам поручил направить мне это сообщение, что оно не 
представляет для меня никакого интереса. 

Примите, милостивый государь, уверения в моих самых лучших чувствах. 

Выступление генерала де Голля по Лондонскому радио 

8 июля 1940 

В условиях необычайно быстрой ликвидации французских вооруженных сил в 
результате капитуляции, 3 июля произошло чрезвычайно прискорбное событие. Я 
имею в виду, как вы сами понимаете, ужасный артиллерийский обстрел Орана. 

Я буду говорить об этом прямо, без всяких уверток, ибо в этот драматический 
период, когда на карту поставлена жизнь каждого народа, необходимо, чтобы 
смелые люди имели мужество смотреть правде в лицо и высказывать ее со всей 
прямотой. 

Прежде всего я заявляю следующее: нет ни одного француза, который не 
почувствовал бы боли в сердце и гнева, узнав, что корабли французского флота 
потоплены нашими союзниками. Эта боль, этот гнев поднимаются у нас из глубины 
души. Нет никаких оснований скрывать эти чувства, и что касается меня, я их 
выражаю открыто. Поэтому, обращаясь к англичанам, я призываю их избавить нас и 
самих себя от попыток изобразить эту ужасную трагедию как боевой успех, 
достигнутый на море. Это было бы несправедливо и неуместно. 

В действительности корабли в Оране не были в состоянии сражаться. Они стояли на 
якоре, не имея никакой возможности маневра или рассредоточения. Их командиры и 
экипажи подвергались в течение двух недель жесточайшим моральным испытаниям. 
Наши корабли дали английским кораблям возможность произвести первые залпы, 
которые, как известно, на море имеют решающее значение на таком расстоянии. 
Французские корабли уничтожены не в честном бою. Вот что французский солдат 
заявляет английским союзникам с тем большей откровенностью, что он испытывает к 
ним уважение как к мастерам морского дела. 

Затем, обращаясь к французам, я прошу их проанализировать факты с единственной 
точки зрения, которая в конечном счете должна иметь решающее значение: с точки 
зрения победы и освобождения. В силу позорного обязательства правительство, 
находившееся в Бордо, согласилось выдать наши корабли врагу. Нет ни малейшего 
сомнения в том, что противник, из принципа или в силу необходимости, 
использовал бы их в будущем, либо против Англии, либо против нашей собственной 
империи. Что ж, скажу без обиняков: пусть они лучше будут уничтожены! 

Я предпочитаю знать, что даже "Дюнкерк" , наш прекрасный, любимый, могучий 
"Дюнкерк" , потоплен у Мерс-эль-Кебира, чем быть свидетелем того, как, 
оснащенный немцами, он в один прекрасный день подвергнет бомбардировке