Потом быстро сообразив что-то, прибавил:

- Эге, да уж не проказы ли это кума Данила? На такие дела он мастер, не даром 
как заяц улепетывал....

С этими словами он подъехал к раскачивающемуся на толстом суку телу, 
хладнокровно повернул его к себе лицом, всмотрелся и заметил:

- Незнакомый! Однако руки-то у него еще теплые...

Ловко встал он в стременах, вынул из-под кафтана охотничий нож, прихватил левою 
рукою кожаную веревку и одним взмахом перерезал ее. Тело закачалось у него в 
руке, но он удержал его и тихонько спустил на землю. Потом слез с коня, 
освободил петлю, расстегнул серую суконную свиту и стал растирать удавленному 
грудь.

- Молодой еще! - сказал он тихо. - Должно быть запорожец...

Ему пришлось повозиться с четверть часа: наконец, казак проявил некоторые 
признаки жизни, слабо шевельнул рукою и конвульсивно захрипел, силясь вздохнуть.
 Зиновий вытащил из-за пазухи флягу с вином, разжал рот казака и влил ему 
несколько капель горилки.

- Вот сейчас посмотрим, - заметил он, - христианская ли у тебя душа. Если ты 
истый казак и добрый христианин, горилка непременно тебе поможет.

Молодой запорожец оказался истым казаком и через минуту открыл глаза. Он 
озирался вокруг со страхом и удивлением, но не мог говорить. Зиновий приподнял 
его, дал ему хлебнуть еще глотка два из фляги, потом, придерживая его одной 
рукой, опять стал растирать ему грудь и горло. Посинелое лицо запорожца 
мало-помалу отошло и побледнело. Он несколько раз глубоко вздохнул и хрипло 
прошептал:

- Где я?

- Все там же, друже, где и был, - весело проговорил Хмельницкий, - а угодить бы 
тебе сегодня на тот свет, если б не я.

- А где же ты? - со страхом спросил запорожец, снова озираясь.

- Эти, что вздернули-то тебя? Их, братику, и след простыл. Пан Данилко блудлив, 
как кошка, а труслив, как заяц.

- А ты его знаешь? - спросил казак, понемногу приходя в себя и усаживаясь.

- Кума-то Данилу? Еще бы не знать, это мой первый друг и приятель! с усмешкою 
ответил Зиновий. - Думаю, что он с охотою вздернул бы и меня, как тебя, да 
только руки не доросли, коротки.

Казак с удивлением посмотрел на Хмельницкого, помолчал немного и затем 
проговорил с чувством:

- Спасибо тебе, добрый человек, кто бы ты не был, пан ли, казак ли, по гроб не 
забуду твоей услуги, вечный тебе слуга!

Потом, как-бы припоминая что-то, он схватился за голову и застонал:

- Ох, горе мне!

- Что с тобою? - удивленно спросил Зиновий.

- Конь мой, конь мой! Угнали они его с собой! Верный ты мой Бурко, что я теперь 
буду без тебя делать!..

- Ну, это ты, друг мой, ошибаешься, - заметил Зиновий, - Бурко, верно, от них 
тягу дал. Я их встретил четверых, пятого коня с ними не было.

- Не было, говоришь ты?!.. - с радостью почти вскрикнул казак, схватив 
Хмельницкого за руку. - Не было? Ну, значит, он им не дался. А не дался, так 
прибежит, тотчас на мой зов откликнется.

Он поднялся на ноги, поддерживаемый Зиновием, и несколько раз пронзительно 
свистнул. Вдали из чащи раздалось протяжное ржание.

- Бурушко мой! - крикнул казак. - Ведь это он... Вот увидишь, тотчас прибежит.

Он свистнул еще и еще раз, и каждый раз ответное ржание слышалось ближе и ближе,
 наконец, пронесся и топот. Бурко скакал во весь дух через поляну к своему 
хозяину.