Зачастую нескольких антисемитских фраз, оброненных Гитлером за обеденным столом,
 хватало ему для создания нового указа. Особенно вдохновляло его то 
обстоятельство, что усердие, проявленное на этом поприще, никогда не покажется 
фюреру излишним; главное — ни малейшей жалости. 
      Борман знал, что в октябре 1940 года (всего за два месяца до конференции 
в Ванзее) Гейдрих приступил к депортации евреев в другие страны. Один из 
предложенных проектов предполагал создание транзитного коридора для переправки 
их на Восток. Но Гитлер уже отдал предпочтение «окончательному решению» (вместо 
дорогостоящей депортации — нещадная эксплуатация и физическое уничтожение) — не 
без содействия Бормана, который постоянно находился рядом, внимательно 
выслушивал все сентенции фюрера и имел возможность склонить его к выбору, 
совпадавшему с мнением самого рейхсляйтера. 
      От Гитлера не укрылось, что Борман порой действует своевольно и зачастую 
жестко. «Однако для победы в войне он мне необходим», — сказал фюрер [271] о 
своем доверенном помощнике именно в тот период, когда уже готов был принять 
предложение Бормана воздвигнуть вокруг себя глухую стену. Впрочем, у него 
всегда оставалась отдушина для связи с внешним миром: институт личных 
адъютантов — особый штат помощников наподобие тех, какие были у монархов. В 
обязанности адъютантов входили не только обслуживание и курьерская работа, но и 
представительские функции при министерствах и организациях. Через них глава 
государства поддерживал связь со своими подчиненными. Хотя большинство из них 
не обладали влиянием и служили прежде всего слушателями полночных монологов, 
они могли передать лично фюреру те или иные послания, устные сообщения или 
слухи, а также беспрепятственно провести посетителей, что не раз нарушало планы 
Бормана. Борман старался решить эту проблему, налаживая дружеские отношения с 
адъютантами. Если же этот маневр не удавался, он начинал войну нервов, скрытую 
под глянцем холодного официального сотрудничества. 
      Одной из его излюбленных мишеней стал Вильгельм Брюкнер, в свое время 
принявший награду от герцога Кобургского и слывший любимым адъютантом Гитлера. 
Кроме всего прочего, Борман завидовал ряду преимуществ Брюкнера, в том числе во 
внешности: высокий и хорошо сложенный, он был офицером в годы первой мировой 
войны, участвовал в путче 1923 года, был осужден вместе с Гитлером и сидел с 
ним в ландсбергской тюрьме. Он знал о прошлом фюрера больше, чем кто бы то ни 
было. Форма обергруппенфюрера СА подчеркивала его лидирующее положение в личном 
штате Гитлера. Отсутствие политических амбиций, флегматичность и нежелание 
участвовать в каких-либо интригах вовсе не делали его фигуру более приемлемой в 
глазах Бормана. Гитлер лояльно относился к соратникам [272] по старым временам, 
пока те верно служили ему, даже если они иногда совершали промахи. Борман же 
терпеливо фиксировал ошибки, совершенные Брюкнером, — а таковых было немало, — 
чтобы в подходящий момент представить фюреру весь список. Этот день, настал 18 
октября 1940 года. Борман записал в дневнике: «Увольнение старшего адъютанта 
Брюкнера за неисполнение указаний Канненберга». 
      История связана с визитом в Оберзальцберг принцессы Италии. Во время 
посещений Бергхофа титулованными дамами хозяин требовал особенно тщательного 
соблюдения норм этикета. В данном случае Гитлер даже привез своего берлинского 
мажордома Артура Канненберга. Естественно, фюрер принял принцессу в знаменитом 
Кельштейне (что Борман не преминул отметить в дневнике). Естественно, во время 
светской беседы подали чай, но... чай оказался слишком горячим, и принцесса 
обожгла рот. И это произошло в ситуации, когда все должно было работать как 
часы! 
      После встречи Гитлер дал волю своему гневу и поручил Борману разобраться 
в этой истории. Канненберг доложил, что соответствующие указания он дал, но 
работавший на кухне Брюкнер не удосужился их точно выполнить. Представляя 
результаты своего расследования Гитлеру, Борман, как будто оправдывая Брюкнера, 
отметил, что тот просто уже постарел и не может досконально точно исполнять 
обязанности старшего адъютанта. Естественно, у рейхсляйтера нашлись примеры, 
подтверждавшие эту мысль. Борман предложил заменить Брюкнера адъютантом Юлиусом 
Шаубом — другим представителем «старой гвардии», который ничем особенным не 
выделялся, если не считать идеальное соответствие «германскому расовому типу». 
Борман считал, что этим человеком он сможет манипулировать. [273]
      * * * 
      Рейхсляйтера НСДАП сильно обеспокоило намерение министра юстиции Франка 
Гюртнера распространить действие германского уголовного кодекса на 
присоединенные восточные территории, вошедшие в округа Данциг — Западную 
Пруссию, Вартеланд, Восточную Пруссию и Силезию. Такой шаг положил бы конец 
безнравственности, беззаконию и насилию партийных функционеров, ибо за 
преступные действия пришлось бы отвечать перед германским судом. Борман 
направил Ламмерсу пространный — на семи страницах! — протест. Точнее, он лишь 
подписал это послание, а готовили обоснование специалисты его бюро, поскольку 
сам рейхсляйтер не знал ни тонкостей юриспруденции, ни специальной терминологии,
 которой изобиловал сей документ. Но суть позиции безусловно была 
сформулирована именно Борманом: введение уголовного кодекса не позволит 
гауляйтерам воплотить провозглашенный фюрером девиз «Германия — только для 
немцев»; лишь с помощью силы — то есть в условиях жесткого чрезвычайного 
положения и без каких-либо юридических ограничений — можно заставить поляков 
подчиниться. 
      Борман был уже настолько уверен в своей силе, что выступил не как 
интерпретатор повелений хозяина, а как политический деятель, имевший право 
самостоятельно определять направление важнейших шагов! Конечно, он ссылался на 
фюрера, действовал как бы «во исполнение», но на самом деле вмешался в решение