других умел облечь советы и рекомендации в форму уточняющих вопросов слуги, 
радевшего за наилучшее исполнение воли господина, или в форму «предложений по 
реализации приказов фюрера». В таких формулировках первенство всегда отдавалось 
Гитлеру, подчеркивалось его неоспоримое право на окончательное решение, а сам 
Борман неизменно оставался в роли верного и безропотного паладина, который 
якобы даже в мыслях не смел претендовать на решение вопросов из разряда «высших 
сфер». 
      Ханфштангль был осторожен, хорошо понимал, что не следовало давать пищу 
болезненной подозрительности Гитлера. Однако и он допускал промахи, вышел из 
фавора, после чего неизменно утрачивал позиции. К тому же он много знал о 
прошлом фюрера по тем временам, когда у того был один-единственный выходной 
костюм, отнюдь не «с иголочки». В числе его недоброжелателей наиболее крупной 
фигурой был Герман Геринг, опрометчиво давший Ханфштанглю возможность 
удостовериться в своей причастности к поджогу рейхстага. 
      Борман предложил шефу люфтваффе несложную операцию с целью устранения 
опального руководителя службы по связям с иностранной печатью. Во время беседы 
с фюрером Геринг намекнул, что пора направить Ханфштангля в охваченную войной 
Испанию «для налаживания работы журналистов». Гитлер сразу ухватился за это 
предложение, неопределенно [188] заметив, что полет в Испанию на самолете и 
прыжок с парашютом в зоне военных действий — предприятие небезопасное. Поистине 
они понимали друг друга с полуслова! 
      Однако план не сработал. Ханфштангль хорошо знал коварство фюрера и 
способности его приближенных. Он давно заметил, что злой рок преследует тех, 
кто когда-либо имел несчастье стать доверенным исполнителем «щекотливых» 
поручений Гитлера или слишком много знал о его прошлом. Так, тихо и бесследно 
исчезли все личные охранники, служившие у фюрера до прихода к власти, а также 
офицеры тайной политической полиции полка, в котором Гитлер служил при 
императоре Вильгельме. 
      Получив приказ о командировке в Испанию, Ханфштангль понял, что медлить 
нельзя, и бежал из Германии. В партии распространили слухи, будто он испугался 
совершенно невинной шутки. Со своей стороны, Борман предпринял попытку 
уговорить его вернуться, ведь Ханфштангль многое знал о партийных секретах. 
Мартин написал Пуцци письмо, выдержанное в добром тоне снисходительного 
начальника (ведомство Ханфштангля находилось в подчинении бюро Гесса), пообещав 
сразу по его возвращении в Германию вернуть долги прошлых лет, забыть прежние 
неурядицы и даже возместить затраты на вынужденное пребывание за границей. 
Однако попытка Бормана использовать в качестве приманки деньги потерпела 
неудачу. Ханфштангль вернулся в Германию только после окончания войны. 
      К 1936 году, когда началась наиболее бурная часть его карьеры, Мартин 
Борман фактически полностью утратил все связи с родственниками. Его младший 
брат Альберт, тоже принадлежавший к ближайшему [189] окружению Гитлера, занимал 
менее влиятельное положение, находясь в подчинении рейхсляйтера Филиппа Бухлера,
 возглавлявшего личный секретариат фюрера (впоследствии на этом посту его 
сменил Альберт Борман). Боссы НСДАП находили младшего брата исполнительным, 
способным, честным и эрудированным. Лишенный личных амбиций, он был одним из 
немногих приближенных фюрера, кто наивно полагал, что служит большому доброму 
делу, и не преследовал корыстных целей. 
      В 1938 году Гитлер зачислил Альберта в группу личных адъютантов, которые 
подчинялись только фюреру. По праву старшего брата Мартин считал себя вправе 
командовать младшим и воспринял обретенную Альбертом независимость как угрозу 
своему влиянию вообще. Постепенно Альберт стал сближаться с Гитлером и порой 
противодействовал стремлениям Мартина. Естественно, тот увидел в младшем брате 
серьезного соперника. 
      В Оберзальцберге, в Берлине и в прочих местах, где располагались 
руководящие центры, пути братьев часто пересекались, но, сталкиваясь порой 
несколько раз в день, они не проявляли теплых родственных чувств, ограничиваясь 
сухими вежливыми приветствиями. Все знали, что они разговаривали друг с другом 
только в случаях, когда того требовали служебные обязанности. 
      Когда Альберт влюбился в одну из секретарш Гитлера, Мартин, заподозрив 
брата в попытке таким образом усилить свое влияние на нацистском Олимпе, с 
помощью интриг расстроил их планы о свадьбе. Когда же Альберт в конце концов 
женился на вдове погибшего на войне офицера, Мартин выразил свое неудовольствие 
тем, что невестка не соответствует его представлениям о нордической внешности 
германки. И вообще презрительно называл Альберта «гардеробщиком» фюрера. [190]
      * * * 
      В 1938 году Борман купил для Гитлера дом в Мюнхене на Принцрегентплац — 
точнее, фюрер жил там на правах частного арендатора. За картины, которыми 
Гитлер украсил стены своего жилища, из фонда были выплачены огромные суммы. 
Впоследствии эти средства были списаны по статье «оказание помощи музеям», и 
остается открытым вопрос, сколько же денег поступило в распоряжение музеев на 
самом деле. Впрочем, Борман не имел непосредственного отношения к выбору 
обстановки: хозяин выбирал, а он платил. Борману было безразлично, чьи это 
творения — Макарта, Шпитцвега или товарища по партии Зиглера, которого даже 
нацисты в насмешку называли «мастером германской лобковой волосяной 
растительности». 
      Казначею Шварцу независимость «сторожевого дракона» стала костью в горле. 
В конечном счете через его руки проходили все платежные документы рейхсляйтеров,
 и ему не составляло труда проследить расходы, осуществленные помимо партийного 
бюджета. Возмущению Шварца не было предела: «Понятия не имею, откуда они 
получают такие средства. Там моих аудиторов даже на порог не пускают».