премьер-министром Клемансо и министром иностранных дел Питоном об условиях 
восстановления прерванных дипломатических отношений. Он не придерживался того 
же мнения, что и другие господа, и не считал решения, принятые французским 
правительством, окончательными — наоборот, Бертло видел в них основу для 
будущих переговоров. Предусматривалось, что в Финляндии пройдут новые 
парламентские выборы на демократической основе и страна получит правительство, 
члены которого будут представлять действительное большинство. Новое 
правительство должно выступить с заявлением о гарантии проведения такой 
политики, которая будет одобрена союзническими странами. Но в первую очередь 
следует избрать нового главу государства, которому доверяли бы все государства. 


— То есть вас! — сказал Бертло. 

Затем разговор коснулся нового министра иностранных дел и требований, которые 
ему предъявлялись. 

— Возможно, эти условия покажутся вам жесткими, — заметил Бертло. 

У меня действительно были основания упрекнуть правительство Франции в излишних 
требованиях. Я сообщил, что мы уже приняли несколько решений в желательном 
ключе. В то же время я совершенно не был настроен обсуждать персональные 
вопросы. Французское правительство обращало слишком много внимания на состав 
нового правительства. У меня тоже были замечания по некоторым персонам, но я 
считал, что дело вовсе не в отдельных личностях. На мой взгляд, сам факт 
формирования нового правительства уже являлся основой для восстановления 
дружеских отношений. В случае избрания меня главой государства, добавил я, 
Франция получит гарантии, что внешнеполитический курс Финляндии будет изменен. 
Порукой тому — положения конституции 1772 года, по которым регент наделялся 
чрезвычайно широкими полномочиями. Мы предоставим французскому правительству 
возможность ознакомиться с политической обстановкой в Финляндии, так что 
Франция в любой момент может обратиться к нам с запросом о посылке в нашу 
страну своих военных представителей. 

Беседа с министром иностранных дел Пишоном показала, что лед уже растоплен. Я 
отметил, что Пишон тоже был очень дружелюбным, приятным и благожелательно 
настроенным по отношению к Финляндии человеком. По его словам, он уже лично 
выступил с инициативой признания Францией нашей независимости, однако у него не 
было уверенности, сможет ли Франция увлечь своим примером союзников. Но, 
конечно же, если Финляндия предъявит доказательства своего нового политического 
курса, у Франции найдутся способы поддержать нас. Министр пообещал обсудить 
проблему Финляндии с Великобританией еще до начала мирной конференции и 
выступить за восстановление отношений между Францией и Финляндией. Я высказался,
 что Франция могла бы попытаться принять такое решение единолично, и министр 
дал мне понять, что, если этот вопрос будет поставлен в правительстве на 
обсуждение, его можно считать практически решенным. 

Мы заговорили об Аландских островах. Явные связи между Францией и Швецией в 
этой сфере не просматривались. Но Пишон с уважением относился к желанию 
населения архипелага присоединиться к Швеции. Подняв вопрос о приобретении 
зерна, я сумел убедить министра в чрезвычайной срочности этой проблемы. Он 
пообещал, что Франция и здесь поддержит нас. Больше у меня не оставалось 
никаких вопросов, кроме чисто технических моментов доставки продовольствия. 

Среди влиятельных французских политиков, с которыми я обсуждал наши проблемы, я 
бы особенно выделил Аристида Бриана и Альбера Тома, который посетил Петроград 
во время революции и довольно хорошо разбирался в жизни России. 

Искренним другом Финляндии показал себя господин Франклин-Буйон, председатель 
комиссии по иностранным делам палаты депутатов. Он придерживался точки зрения о 
необходимости создания Балтийского союза, в который вошла бы и Финляндия. Я 
возразил, выдвинув тезис, что моя страна, которую с северными народами 
объединяли исторические и культурные связи, скорее включилась бы в 
Скандинавский союз, несмотря на недальновидную политику Швеции в отношении 
Аландских островов, которая стала препятствием для такого объединения. 

Франклин-Буйон поинтересовался моим мнением о великодержавной политике России. 
Я был вынужден ответить, что Российское государство может быть создано только 
лишь в новых границах, а большевизм является угрозой для всего цивилизованного 
мира. Налаживание добрососедских политических и экономических отношений с 
Россией после ее освобождения от большевиков отвечало интересам Финляндии. В 
этом вопросе Франклин-Буйон был солидарен со мной. Он не мог согласиться с 
мнением британцев, что большевизм надо просто изолировать, и он отомрет сам по 
себе. Такая политика, по его мнению, только укрепит этот режим. Большевики, 
конечно же, приведут свою страну к тяжелому экономическому и политическому 
кризису, но их правительство, действуя своими методами, возможно, справится с 
трудностями. Что будет, то будет, однако Франклин-Буйон может с уверенностью 
утверждать, что Франция никогда не позволит Германии использовать Россию в 
качестве точки опоры при решении экономических, военных и политических вопросов.
 Ведь Франция в настоящее время самая консервативная страна в Европе, она