имелись недостатки. Работа по строительству новых оборонительных рубежей 
продолжалась по плану, однако Аландский архипелаг оставался открытым для 
нападения, после того как под контролем русских там были взорваны все 
оборонительные укрепления. 

Контакты с Германией в течение осени и зимы ограничивались лишь заботами о 
сквозной транспортировке и перевозке грузов. Более близкого соприкосновения не 
установилось и тогда, когда начальник генштаба генерал-лейтенант Хейнрихс по 
приглашению германского генерального штаба в феврале-марте прочитал доклад о 
нашей Зимней войне. За время официального визита докладчика к начальнику 
германского генштаба генералу Гальдеру, последний мимоходом бросил мысль, что 
Финляндия и Германия еще раз, как ив 1918 году, могли бы сражаться вместе и что 
естественной задачей финской армии было бы наступление на Ленинград. 
Генерал-лейтенант Хейнрихс резко отверг эту мысль, выразив уверенность в том, 
что ни правительство, ни главнокомандующий не согласятся на такую операцию, 
прежде всего потому, что русские постоянно обвиняют Финляндию в угрозе этому 
городу. Необходимо сказать, что генерал-лейтенанту Хейнрихсу не показали ни 
плана «Барбаросса», ни каких-либо сопутствующих этому плану документов. 

В конце февраля в Хельсинки прибыл начальник штаба немецких оккупационных сил в 
Норвегии полковник Бушенхаген. В связи со своим положением он пожелал получить 
возможность ознакомиться с нашими оперативными планами, касающимися Лапландии, 
а также побеседовать о транспортных линиях и линиях связи в северных районах. 
Он одновременно дал понять, что Германия не осталась бы пассивным наблюдателем 
в случае нападения Советского Союза на Финляндию. 

Раскрывать наши оперативные планы я категорически отказался, а также отказался 
от обсуждения вопроса о возможном оперативном сотрудничестве немцев и финнов. 
Что касается ознакомления с транспортной системой Лапландии в рамках соглашения 
о сквозной транспортировке, то здесь ему не препятствовали. 

Вскоре стало ясно, что советско-германские отношения находятся на пути к 
кризису. 3 марта СССР выступил с протестом по поводу присоединения Болгарии к 
тройственному союзу. Противоположность интересов на Балканах стала еще более 
острой, когда дружественное Германии правительство Югославии, заявившее 25 
марта о присоединении к странам Оси, было свергнуто через несколько дней после 
этого заявления. Договор о дружбе, заключённый Советским Союзом с новыми 
руководителями Югославии 5 апреля, явился открытым вызовом Германии. Так же 
можно расценить и то заверение о нейтралитете, которое СССР дал Турции. 
Советское правительство видело, что момент нападения приближается, и старалось 
выиграть время, связав немецкие войска на Балканах. 

Балканские события развивались быстро. В течение апреля весь Балканский 
полуостров оказался в руках Германии. Румыния провела мобилизацию, а крупные 
немецкие силы были сосредоточены на границе с Бесарабией. Во время этих событий 
нажим на Финляндию несколько спал. Отзыв посла СССР Зотова из Хельсинки (он не 
раз оказывал плохие услуги своему работодателю) посчитали признаком стремления 
к улучшению отношений. На место Зотова был назначен покладистый Орлов. 

Во всех странах есть «активисты», у которых слишком много времени и сил, что 
подстрекает их состязаться с официальными органами власти, поскольку они 
считают, что располагают куда как большими возможностями служить общему благу. 

Подобная деятельность, особенно в области внешней политики, легко может 
привести к конфликтам. Так и случилось, когда по частной инициативе началось 
формирование финского добровольческого батальона СС, который весной 1941 года 
должен был отправиться в Германию. Когда об этом узнало правительство, 
подготовка успела зайти уже так далеко, что кабинет почел за лучшее согласиться 
с этой инициативой, опасаясь, что сопротивление помешает экономическим 
отношениям и вообще произведет невыгодное впечатление на Германию. 

Я со своей стороны считал, что такая затея втянет Финляндию в великодержавную и 
расовую политику Германии, и, как главнокомандующий, воспротивился инициативе 
на том основании, что весь солдатский материал нам необходим в собственной 
стране. Мой отказ от затеи стал более резким, когда я узнал, что среди 
вербовщиков есть люди, ссылающиеся на то, что они действуют с разрешения 
главнокомандующего. Не мог я одобрить и обоснования, выдвинутого министром 
иностранных дел: якобы формированием такого добровольческого батальона 
Финляндия может оказать политическое воздействие на европейскую политику 
Германии и подчеркнуть идейное с ней единение. 

Несмотря на все возражения, батальон был сформирован в срок, а его бойцы 
обязаны были подписать договор о прохождении в нем двухгодичной службы. Мне все 
же удалось ограничить вербовку лицами, не находившимися на армейском учете, а 
также той группой военнообязанных, которая не относилась к следующему призыву в 
армию. Расформирование батальона, которое произошло два года спустя, породило, 
как и можно было ожидать, серьезные проблемы. 

Ранней весной 1941 года в наших отношениях с Германией не произошло ничего 
нового, но 20 мая президент Финляндии принял министра Шнурре, который был