ми, не способной конкурировать ни с арабской, ни с 

венесуэльской нефтью; зависимость страны от импорта, вынуждавшая ее не 
развиваться, а 
просто выживать; огромные расходы на оснащение армии оружием; постоянно 
накапливающиеся долги как перед развитыми, так и социалистическими странами; 
стихийные бедствия, по злому року судьбы обрушившиеся на Кубу в начале 1960–х. 
из энтузиазма; ошибочные представления о качестве кубинской нефти, оказавшейся 
тягучей 
и перенасыщенной сероводородами, не способной конкурировать ни с арабской, ни с 

венесуэльской нефтью; зависимость страны от импорта, вынуждавшая ее не 
развиваться, а 
просто выживать; огромные расходы на оснащение армии оружием; постоянно 
накапливающиеся долги как перед развитыми, так и социалистическими странами; 
стихийные бедствия, по злому року судьбы обрушившиеся на Кубу в начале 1960–х. 

На Кубе не были построены ни новые цеха, ни заводы, и техника, поступавшая из 
стран 
социалистического лагеря, ржавела и портилась под открытым небом. Вдобавок в 
некоторых 
случаях купленные за рубежом станки и оборудование оказывались устаревшими. 

Новое правительство наступало на те же грабли, что и большевики после 
Октябрьской 
революции, развившие постулат о том, что «кухарка может управлять государством».
 
Руководителями предприятий назначались не профессионалы, а люди, преданные делу 

революции и лично ее лидерам. 

К чести Че Гевары, он в 1963 году признался в одном из интервью, данном 
иностранному журналисту: «Броситься сломя голову в индустриализацию было грубой 

ошибкой. Мы хотели одним махом избавиться от всего нашего импорта, выпуская 
готовые 
изделия. Мы не видели тех огромных сложностей, которые были связаны с ввозом 

полуфабрикатов»470. 

Ладно бы дело ограничилось только провалом индустриализации! Революционное 
правительство допустило серьезные перегибы в сельскохозяйственной политике. 
Большие 
площади, занятые ранее сахарным тростником, были распаханы под другие культуры. 


Это было не первое «сахарное потрясение» в кубинской истории. В 1920—1921 годах 

во время так называемой «пляски миллионов», когда американцам удалось обрушить 
банковскую систему Кубы, цены на сахар поднимались до 22 центов за фунт, а 
потом резко 
падали до 2 центов. Сахарный бум привел к быстрому обогащению, но затем к 
такому же 
стремительному разорению сотен банков и фирм. Мировой экономический кризис 
1929—1933 годов привел к сокращению посевов сахарного тростника на острове 
более чем в 
три раза. «На всю историю нашей страны, – пояснял Фидель Кастро, – наложило 
свой 
отпечаток то обстоятельство, что цены на сахар являются конъюнктурными, что они 

подвержены резким скачкам. Агония и максимальная неустойчивость нашей экономики 

отражали неустойчивость цен, повышавшихся во время войн и понижавшихся, когда 
эти 
войны кончались, цен, повышавшихся и понижавшихся в результате спекуляций. 
Таким 

образом, вся экономика страны много раз зависела от биржевой игры»471. 

Возможно, кубинские руководители в начале 1960–х годов поняли, что можно 
неплохо 
существовать и за счет Москвы. «Добрый» Советский Союз в мае 1962 года списал 
накопившиеся к тому времени долги Кубы перед СССР, что впоследствии станет 
обычной 
практикой, обязался поставлять в течение двух лет безвозмездно, за счет 
Советского Союза, 
вооружение и боеприпасы для кубинской армии, а также оказать помощь в ирригации.
 

В начале 1960–х годов н