европейцев совместных усилий, чтобы преодолеть разруху. В письме к Джеймсу 
Форрестолу в январе 1949 года он утверждал, что "возможный экономический союз" 
западноевропейских государств является необходимым условием успеха. Он 
добавляет, что "какое-то политическое согласие между европейскими странами 
должно быть достигнуто еще до того, как они будут готовы установить 
экономические отношения... Возможным практическим подходом к этому могло бы 
явиться создание Совместного комитета начальников штабов для изучения общих 
оборонительных проблем". Он писал, что "эти проблемы не моего ума дело, и мои 
идеи, возможно, безумны", но он знал, что для создания общего рынка предстоит 
преодолеть "громадные политические препятствия", и смотреть на это надо 
совершенно трезво *62. Эйзенхауэр считал, что необходимо начинать с какой-то 
формы оборонительного союза — на самом деле он предлагал то, что в будущем 
станет НАТО. Трумэн, естественно, согласился. В этой сфере Эйзенхауэр был 
намного ближе к позиции Президента, чем к позиции сенатора Тафта.
       То же самое можно было сказать и о развитии его взглядов на Советский 
Союз. К осени 1947 года его отношение к Советам было практически таким же, как 
у Трумэна и других твердых сторонников холодной войны. Подавление русскими 
свобод в Восточной Европе, за которые Эйзенхауэр сражался во время войны, 
готовящаяся агрессия русских в Греции, Турции и Иране, их непреклонность в 
Германии и в ООН — все это усиливало холодную войну и заставляло Эйзенхауэра 
оставить надежду на дружеское сотрудничество с бывшими союзниками и готовиться 
к неизбежному конфликту между США и СССР.
       "Россия вполне определенно пытается насадить коммунизм во всем мире", — 
писал он в своем дневнике в 1947 году. "Она провоцирует голод, беспокойство, 
анархию, считая, что они являются питательной почвой для распространения ее 
проклятой философии". Он чувствовал, что "мы находимся в преддверии битвы двух 
систем до уничтожения противника". Чтобы выиграть эту битву, США должны 
противодействовать экспансии русских как в виде прямой агрессии, так и в виде 
инфильтрации. Эйзенхауэр шел дальше политики сдерживания Трумэна и хотел "со 
временем отвоевать те районы, которые уже захвачены Россией", имея в виду, 
разумеется, oсвoбoждeниe восточноевропейских сателлитов. Кроме того, Америка 
должна была помочь восстановить Западную Европу с помощью плана Маршалла, 
поскольку без экономической стабилизации народы Западной Европы "обязательно 
станут добычей коммунизма, а если эту заразу не остановить, мы останемся 
изолированной демократией в мире, который контролирует враг". В своем дневнике 
он выразил эту мысль еще резче: "Для сохранения американской демократии 
единство более необходимо, чем даже в операции «Овер-лорд»" *63.
       Хотя Эйзенхауэр полностью изменил свое отношение к России, он тем не 
менее не поддался истерии, которая охватила страну в начале холодной войны, и 
не считал русских суперменами. Когда Битл Смит, американский посол в Советском 
Союзе, написал из Москвы, что, если Америка будет тверда, "нам нечего бояться", 
Эйзенхауэр согласился с ним самым искренним образом. "Это печальная ошибка, — 
сказал он, — хотя бы на секунду забыть о мощи и силе нашей великой республики" 
*64.
       14 октября 1947 года Эйзенхауэру исполнилось пятьдесят семь лет. Вскоре 
он оставит Пентагон (Трумэн обещал ему, что начальником штаба он будет не более 
двух лет). Он отверг для себя политическую карьеру. Как пятизвездный генерал он 
оставался на службе пожизненно, что приносило ему пятнадцать тысяч долларов в 
год. Но у него не было сбережений, собственности, акций или облигаций.
       Чем он будет заниматься? Где будет жить? Всю свою сознательную жизнь он 
не должен был отвечать на эти главные жизненные вопросы — ответы за него всегда 
давала армия.
       Предложений поступало много, даже слишком. Крупные корпорации приглашали 
его в качестве президента или председателя совета. Они предлагали 
"фантастические суммы", говорил Эйзенхауэр своему тестю, но "я ни при каких 
обстоятельствах не займу положения, в котором меня могли бы обвинить в "продаже 
имени" для рекламы той или иной корпорации" *65. Поэтому он считал, что лучше 
всего было бы занять пост президента какого-нибудь небольшого колледжа. После 
нескольких лет подобной работы он планировал совсем отойти от активной 
деятельности. Они с Мейми хотели поселиться в Сан-Антонио и проводить лето в 
северном Висконсине. Он знал небольшой коттедж на берегу озера, который им 
подошел бы. Эйзенхауэр попросил друзей поискать для него ферму в окрестностях 
Сан-Антонио. Он в конце концов нашел ферму по своему вкусу, но вынужден был 
отказаться от покупки ее из-за высокой цены. Никогда ранее не имея дела с 
ипотекой, он ежился от одной мысли о том, что ему предстоят постоянные выплаты 
в течение последующих двенадцати лет.
       2 апреля 1946 года Эйзенхауэр выступил в музее искусств Метрополитен, а 
затем остановился в отеле "Уолдорф-Астория" как гость Тома Уотсона. Уотсон был 
членом комитета попечителей Колумбийского университета и подбирал кандидата на 
пост президента. Уотсон предложил этот пост Эйзенхауэру. Мгновенная реакция 
Эйзенхауэра была такова: Колумбийский университет ошибся в Эйзенхауэрах — им 
нужен Милтон Эйзенхауэр, который имеет большой опыт в вопросах образования. Нет,
 ответил Уотсон, Колумбийский университет хочет генерала. Эйзенхауэр сказал, 
что в ближайшие два года он будет занят другими вещами и поэтому не может 
рассматривать в настоящее время предложение Уотсона всерьез.
       Спустя тринадцать месяцев Уотсон снова заехал к Эйзенхауэру. "К моему 
сожалению", писал Эйзенхауэр Милтону, Уотсон снова предложил пост в 
Колумбийском университете, подчеркивая "важность общественной службы, которую я 
могу исполнить на этом месте", и рисуя "самые розовые перспективы в том, что 
касается удобств, финансирования, вознаграждения и тому подобного". Эйзенхауэр