представиться.
       Сама свадьба состоялась 10 июня 1947 года в церкви в Форт-Монроу, штат 
Виргиния. Уже через полтора месяца после свадьбы Айк начал намекать сыну, что 
внук всех очень обрадовал бы.
       Со стороны казалось, что в 1947 году Эйзенхауэр был поглощен политикой, 
и особенно требованиями выставить свою кандидатуру на президентских выборах, 
что на самом деле раздражало его и представлялось совершенно невозможным. В 
течение войны он легко отмахивался от предложений баллотироваться в кандидаты. 
В 1946 году это уже было посложнее, поскольку значительно возросли и число, и 
серьезность людей и групп, предлагавших ему кандидатство. Журналисты часто 
задавали ему вопросы об участии в президентской гонке; им он обычно отвечал, 
что не может себе представить обстоятельств, при которых он занялся бы 
политикой.
       В конце 1947 года Гарри Трумэн позвонил Эйзенхауэру на работу и — в 
соответствии с рассказом Эйзенхауэра — сделал ему самое поразительное 
предложение. Если Эйзенхауэр будет баллотироваться в президенты от 
Демократической партии, то он готов баллотироваться вместе с ним в качестве 
вице-президента. В то время шансы Трумэна на переизбрание казались нулевыми. 
Эйзенхауэр решил, что Трумэн хочет использовать его, чтобы вытащить демократов 
из ямы. Генерал не хотел иметь ничего общего с Демократической партией; его 
ответом было решительное "нет".
       Большинство из тех, кто предлагал Эйзенхауэру участвовать в выборах, 
считали, что стоит ему согласиться, и победа у него в кармане. Эйзенхауэр с 
этим не мог согласиться. Без партийной поддержки, без политического опыта, без 
своей базы, без организации он не верил в свою победу. Он также не очень верил 
в размах своей популярности или же отказывался признать то, что видели другие.
       В том, что он был искренен, говоря, что не хочет следовать примерам 
Вашингтона и Гранта, нет никакого сомнения, но он не мог убедить в этом других. 
Они считали его чересчур стеснительным. В дневнике он признавал, что даже его 
друзья не верили ему.
       О его уверенности в себе свидетельствует тот факт, что он ни разу — ни 
публично, ни в частной переписке — не говорил, что не чувствует себя готовым к 
такой работе. Что он действительно не раз говорил, так это то, что он не хочет 
ее. Выступая 4 июля в Виксберге, штат Миссисипи, в то время когда внимание к 
его политическому будущему усилилось, он следующим образом ответил на 
соответствующий вопрос: "Я говорю прямо, недвусмысленно и со всей возможной 
убежденностью, что у меня нет политических амбиций. Я не хочу иметь с политикой 
ничего общего" *57. Но даже его брат Эдгар не поверил ему. Не поверил и Свед 
Хазлетт, который убеждал его обнародовать "недвусмысленное заявление на эту 
тему — такое, чтобы никто не посмел его оспорить!" *58.
       Хазлетт и многие другие хотели чего-то вроде классического заявления 
Шермана: "Если меня назначат кандидатом, я не буду участвовать в предвыборной 
борьбе, а если изберут, не буду работать". Все другое рассматривалось ими как 
двусмысленное. Тот факт, что подобного заявления он не делал, вместе с его 
хорошо известным отношением к "долгу" как священному обязательству, а также 
широко распространенным убеждением, что его долг в том и состоит, чтобы стать 
лидером нации, — все это поддерживало бум Эйзенхауэра в стране.
       Эйзенхауэру не нравилось его положение. Он питал искреннюю неприязнь к 
партизанской политике. Идея просить людей о поддержке была ему совершенно чужда,
 так же как и мысли о политических сделках, борьбе за выдвижение и выборы, 
распределении должностей и постов и обо всем остальном, что свойственно 
партийной политике. Но нация, от крупнейших бизнесменов и видных политиков до 
десятков тысяч бывших солдат и других обычных граждан, не позволяла ему сказать 
"нет". Настойчивость требований стать кандидатом заставляла его понять, что 
легкого выхода не существует, и в то же самое время понуждала задуматься о том, 
каково быть президентом. В конце концов, ему оставалось меньше года до отставки,
 и перспективы работы в гражданской жизни у него не было. Он признался Джону, 
что иногда задумывался о том, чтобы стать лидером нации. Но мечтания о 
президентстве весьма отличны от участия в президентских выборах, которое 
подразумевало политические обещания и сделки, противные душе Эйзенхауэра.
       Выдвижение и выборы при всеобщей поддержке, с другой стороны, вещь 
совершенно иная. В этом случае, говорил он Битлу Смиту, он должен будет 
рассматривать службу в Белом доме в качестве долга. Он не думал, что это 
произойдет, но, если каким-то чудом так случится, он будет служить. Но он 
настаивал в письме Корнелиусу Вандербильту-младшему, который убеждал его 
участвовать в президентских выборах: "Никто со времени Вашингтона не избирался 
на политический пост без своего желания". Своему брату Милтону он говорил, что 
"мы не дети и знаем, что при политической партийной системе в этой стране 
только чудо может обеспечить искреннее выдвижение на партийном съезде" *59.
       В январе 1948 года группа республиканцев из Нью-Гемпшира, вошедших в 
состав делегатов от своего штата, предложила Эйзенхауэру участвовать в 
первичных выборах 9 марта. Леонард Файндер, издатель манчестерской "Юнион 
лидер", поддержал Эйзенхауэра и обратился к нему с открытым письмом: "Никому не 
следует отрицать волю народа в подобных вопросах". Эйзенхауэр написал на копии 
письма Файндера: "Надо ответить, но я не знаю — как!"
       Ему потребовалось больше недели, чтобы написать ответ Файндеру. Каждый 
вечер он приносил домой новые варианты и вносил в них множество изменений. 22 
января он обнародовал свой ответ. Поскольку должность президента "со времени 
Вашингтона доставалась только тому, кто желал ее занять", и поскольку он уже 
говорил, что не имеет политических амбиций, он надеется на постепенное умирание