Обучение войск чем-то напоминало тренировку футболистов без возможности играть 
по субботам. Эйзенхауэр более среднего американца был пропитан мистикой боя; 
его обучали сражаться, причем потратили на это немалые деньги; и его место было 
на фронте, а не в тылу. Поэтому его очень огорчил приказ Военного министерства, 
пришедший в середине сентября, который отсылал его в Форт-Оглеторп, штат 
Джорджия, обучать претендентов на офицерское звание.
       В Джорджии он помог построить боевые военные укрепления с траншеями и 
блиндажами, в которых он жил вместе со своими подопечными, обучая их 
преодолевать в атаке ничейную землю. Оглеторп не имел никаких преимуществ 
действующей армии, но зато обладал многими ее недостатками, главный из которых 
заключался в том, что Мейми не могла быть с ним и оставалась в Сан-Антонио, где 
24 сентября 1917 года родился их первый сын. Она дала ему имя Дауд Дуайт и 
называла его "Айки".
       Как офицер-воспитатель Эйзенхауэр заслужил добрую славу и у начальников, 
и у подчиненных. Один из них писал: "Наш новый капитан, его фамилия Эйзенхауэр, 
по-моему, один из самых знающих и умелых офицеров в армии США... Он прекрасно 
обучает нас штыковым атакам. Он так возбуждает воображение парней, что те с 
криками бросаются в атаку, готовые снести все на своем пути"*31.
       В феврале 1918 года он получил приказ отправляться в Кэмп-Мид, штат 
Мэриленд, в распоряжение 65-й инженерной бригады, куда входил и 301-й танковый 
батальон, которому весной предстояло отправиться на фронт. Окрыленный 
Эйзенхауэр с жаром взялся за работу. Поскольку бригада формировалась из 
добровольцев, моральный дух и решимость поднимать не приходилось. Хотя никто из 
них танка своими глазами не видел, все были убеждены, что с помощью нового 
оружия они прорвут немецкий фронт и дойдут до Берлина.
       Насколько это можно было сделать по газетным репортажам, Эйзенхауэр 
изучал битву при Камбре (ноябрь 1917 года), где англичане впервые в истории 
применили танки для прорыва. Они не смогли собрать достаточного количества 
танков, чтобы развить успех, но сумели показать, что можно с их помощью сделать.
 В середине марта Эйзенхауэру сообщили, что 301-й батальон вскоре отправится из 
Нью-Йорка во Францию и что он назначается его командиром. Радостный Эйзенхауэр 
тут же отправился в Нью-Йорк, чтобы проверить, готовы ли портовые власти к 
отправке 301-го. "Слишком много зависит от того, как мы погрузимся, — писал он,
— чтобы я мог допустить хоть одну ошибку"*32.
       По возвращении в Мид подъем духа уступил место отчаянию. Военное 
министерство изменило приказ. Начальство так усердно хвалило "организаторские 
способности" Эйзенхауэра, что в министерстве решили послать его в Кэмп-Колт, 
Геттисберг, штат Пенсильвания. Это был старый заброшенный лагерь, разбитый на 
месте одной из битв Гражданской войны. Военное ведомство решило реорганизовать 
свои бронетанковые части, забрать их у 65-й инженерной бригады и образовать 
танковый корпус. Танкистам надлежало проходить обучение в Кэмп-Колте под 
командованием Эйзенхауэра.
       Если разобраться, то назначение было исключительным. В двадцать семь лет 
Эйзенхауэр становился командиром тысяч добровольцев. Ему предстояло работать с 
оружием будущего (хотя он не получил ни танков, ни руководств по ведению 
танкового боя, ни офицеров с подобным опытом). Он мог ожидать повышения звания. 
Теперь он снял дом в городе, так что жена и сын стали жить с ним. Тем не менее, 
как он признавался позднее, "на душе у меня было паршиво"*33. Он закончил 
приготовления к отправке 301-го батальона, а затем с тяжелым сердцем смотрел, 
как он отплывает.
       Эйзенхауэр был убежден, что Военное ведомство совершило ошибку, а на 
самом-то деле оно не могло выбрать лучшего командира для Кэмп-Колта. Пользуясь 
подручными средствами, Эйзенхауэр превратил открытое пшеничное поле, 
историческое место атаки Пикетта, в первоклассный армейский лагерь. Он раздобыл 
для своих людей палатки, провиант и горючее. Он обучил их строевому делу, 
поддерживал их физические кондиции и высокий моральный дух, организовав 
телеграфную и автомобильную школы. К середине июля он имел под своим началом 
десять тысяч солдат и шестьсот офицеров, но по-прежнему ни одного танка.
       Эйзенхауэр отправился в Вашингтон и выпросил в Военном министерстве 
несколько старых морских орудий, а потом обучил своих людей метко стрелять из 
них. Потом раздобыл несколько пулеметов; вскоре его подчиненные умели разбирать 
и собирать их с завязанными глазами. Он установил пулеметы на открытые 
платформы и обучил своих людей стрелять из пулеметов с движущегося поезда. Он 
использовал Большую Круглую вершину в качестве заслона, и вскоре огонь здесь 
стал более плотный, чем в памятную битву за пятьдесят пять лет до этого.
       Он постоянно стремился улучшить подготовку и поднять дух солдат. С этой 
целью он просил у своих подчиненных предложений и советов, а не похвал. Один из 
молодых лейтенантов, желая польстить ему, хвалил все, сделанное Эйзенхауэром. 
"Ради Бога, — оборвал его однажды Эйзенхауэр, — идите и найдите недостатки в 
лагере! Не может он быть таким хорошим, как вы утверждаете. Либо вы неискренни, 
либо глупы, как и я"*34.
       Люди шли за ним. "Эйзенхауэр был очень строгий командир, — вспоминал 
старший сержант Клод Дж. Харрис, — прирожденный солдат, но гуманный и 
внимательный, и все его решения, касавшиеся рядовых и офицеров, были тщательно 
продуманы... Это приводило к тому, что среди своих подчиненных он пользовался 
любовью и уважением, как мало кто еще из командиров в армии"*35.
       14 октября 1918 года, в день его двадцативосьмилетия, Эйзенхауэру было 
присвоено звание подполковника (временно). Но еще более обрадовал его приказ 18 
ноября отплыть во Францию во главе бронетанкового корпуса. Мейми и Айки он 
отправил в Денвер, а сам уехал в Нью-Йорк, чтобы подготовить портовые власти к