писал, что принимает решения на чисто военной основе и что ему требуются новые 
директивы от ОКНШ, если последний намеревается действовать, исходя из 
политических соображений. Он писал, что наступление на Берлин в военном смысле 
неразумно, а затем добавил: "Я первый признаю, что война ведется ради 
достижения политических целей, и, если Объединенный комитет начальников штабов 
решит, что необходимость захвата союзниками Берлина перевешивает чисто военные 
соображения на этом театре военных действий, я с радостью изменю свои планы и 
начну думать, как осуществить новую операцию" *27. Британцы, зная, что мнения 
Маршалла им не изменить, даже не пытались что-нибудь сделать. ОКНШ ничего не 
изменил в директивах Эйзенхауэра. Поэтому он продолжал действовать по приказам, 
предписывающим ему уничтожение немецких вооруженных сил.
       В первые недели апреля союзники продолжали наступать. Превосходство в 
подготовке войск, мобильности, в авиации, материально-техническом снабжении и 
моральном духе было огромным. Полки, роты, взводы, а иногда даже трое человек в 
джипе неслись вперед, отрываясь далеко от своих баз снабжения, не обращая 
внимания на провалы на флангах и вражеские подразделения в тылу и едва ли зная 
точное расположение немецких позиций — все были уверены, что немцы вряд ли 
смогут этим воспользоваться. Практически немецкого верховного командования не 
существовало; большинство немецких частей были обездвижены из-за отсутствия 
горючего. Организованная оборона отсутствовала.
       11 апреля передовые части 9-й армии Симпсона вышли на Эльбу в Магдебурге.
 Симпсону удалось завоевать два плацдарма за рекой — один 12 апреля к северу от 
Магдебурга, другой — 13 апреля к югу от города. В результате немецкой 
контратаки с северного плацдарма его выбили 14 апреля, а на южном он закрепился.

       Неожиданно оказалось, что у американцев есть возможность взять Берлин. 
Русское наступление еще не началось, а Симпсон был в пятидесяти милях от города.
 Он чувствовал, что может добраться до Берлина раньше Красной Армии, и попросил 
у Брэдли разрешения. Брэдли обратился к Эйзенхауэру. Эйзенхауэр сказал "нет". 
Симпсон остался там, где и был.
       Пэттон был поражен. Его романтизм, острое чувство драматического, его 
глубокое знание военной истории породили в нем уверенность, что Эйзенхауэр 
упускает историческую возможность. "Айк, я не понимаю, как ты не замечаешь 
такого случая, — сказал он своему боссу.— Нам лучше взять Берлин, и побыстрее" 
*28.
       Эйзенхауэр не соглашался. Он считал, что взятие Любека на севере и 
оккупация альпийского укрепленного региона на юге являются задачами "куда более 
важными, чем захват Берлина". Он также думал, что Симпсону не удастся добраться 
до Берлина раньше русских, так что и пытаться не стоит. "Мы все нацелились на 
добычу, которая, судя по всему, нам все равно не достанется". Хотя у Симпсона и 
был плацдарм за Эльбой, "следует помнить, что реки достигли только наши 
передовые части, а наш центр тяжести далеко сзади" *29.
       Англичане тем не менее требовали, чтобы Эйзенхауэр послал Симпсона на 
Берлин. 17 апреля Эйзенхауэр вылетел в Лондон, чтобы обсудить с Черчиллем эту 
проблему. Он убедил премьер-министра в своей правоте; Черчилль признал, что 
невероятная мощь Красной Армии на восточных подступах к Берлину в сравнении с 
силами Симпсона (у Симпсона за Эльбой было менее пятидесяти тысяч человек, и он 
был вне зоны поддержки истребителей) неизбежно привела бы к тому, что русские 
первыми пробились бы к руинам города.
       К 1952 году у Эйзенхауэра появилось чувство досады, что он не смог взять 
Берлин. Самыми разными способами он пытался переписать историю, указывая в 
мемуарах, что он предупреждал о русских то одного, то другого политического 
деятеля. В книге "На покое", написанной в 1967 году, он утверждает, что в 
январе 1944 года предупреждал Рузвельта о будущих неприятностях с русскими, но 
тот его не слушал. Он также утверждал, будто в 1943 году говорил Бруку, что, 
если союзники вскоре не высадятся в Европе, Красная Армия завоюет ее всю и с 
русскими невозможно будет сладить. Он вполне мог произнести эти предупреждения, 
но он не упоминает о них в "Европейском походе", написанном почти на двадцать 
лет ранее, чем "На покое", кроме того, в течение войны он не написал ничего, 
что говорило бы о его опасениях в отношении намерений русских. Когда он 
утверждает, что делал такие предупреждения, то заметно, что в обоих случаях это 
делалось в неофициальной обстановке и оба человека, к которым он обращался, к 
тому времени уже были в могиле.
       Эйзенхауэр стал очень болезненно реагировать на берлинский вопрос после 
русской блокады города в 1948 году, он снова и снова объяснял — главным образом 
республиканцам, которые опасались, что Сталин его одурачил, — что решение он 
принимал на сугубо военной основе, что он уже знал о русской угрозе и что 
предупреждал об этом других. Правда же состояла в том, что к 1952 году он мог 
желать, чтобы в 1945 году он проводил с русскими жесткую линию, но на самом 
деле этого не было. Вместо этого он честно учитывал их интересы и на 
переговорах о капитуляции, и при продвижении своих армий в последние недели 
войны.
       Весной 1945 года немцы хотели заключить с американцами антисоветский 
союз. Самоубийство Гитлера 30 апреля, по мнению оставшихся немецких лидеров, 
убрало последнее препятствие для такого союза. Они чувствовали, что с уходом 
Гитлера Запад будет более расположен видеть в Германии оплот против коммунизма 
в Европе.
       Характерно в этом смысле, как адмирал Карл Дёниц, сменивший Гитлера, 
пытался расколоть Восток и Запад и спасти то, что осталось от Германии, путем 
частичной капитуляции только перед западными союзниками. Президент Трумэн