Вот этот вывод и был реальным результатом его поездки. И дело не в том, 
что Эйзенхауэр еще раньше пришел к заключению: война в Корее должна быть 
закончена как можно скорее и на тех оптимальных условиях, на которые можно 
реально рассчитывать. Дело в том, что его личное знакомство с обстановкой на 
месте только укрепило его инстинктивное суждение. Он считал, что планы Ри и 
Кларка о всеобщем наступлении граничат с сумасшествием. "Поскольку позиции 
противника укреплены очень сильно, — писал он, — очевидно, что любая 
фронтальная атака будет чрезвычайно сложным делом".
       Так как из расчетов наступательный вариант был устранен, выбор мог быть 
сделан между проведением серьезных переговоров (переговоры о перемирии 
продолжались уже почти два года, но соглашение не было достигнуто из-за 
разногласий сторон по вопросу о военнопленных) и продолжением военного 
противостояния, когда ни одна сторона не соглашается на мирный договор, но и не 
ищет военной победы. Проблема с мирным договором на основе переговоров 
заключалась в том, что в этом случае, не говоря уж о принудительной репатриации 
китайских военнопленных, Северная Корея осталась бы в руках коммунистов, и это 
при Администрации, которая взяла на себя обязательство освободить 
страны-сателлиты от коммунизма. Однако в случае продолжения военного 
противостояния сложилась бы еще более сложная ситуация. Эйзенхауэр писал по 
этому поводу: "Когда я покидал Корею, я пришел к выводу, что мы не можем вечно 
сохранять статичный фронт и мириться с потерями при отсутствии каких-либо 
видимых результатов. Атаки местного значения на малые высоты не могут привести 
к окончанию этой войны"*9.
       18 января Эйзенхауэр, его жена, сын, невестка, внуки и помощники прибыли 
поездом в Вашингтон и остановились в гостинице "Стат-лер". Там и состоялась 
радостная встреча его семьи и окружения с его братьями и близкими друзьями.
       В день инаугурации, 20 января 1953 года, семья Эйзенхауэра в 
сопровождении 36 родственников и примерно 140 членов новой Администрации 
присутствовала на службе в Национальном пресвитерианском соборе. По возвращении 
в гостиницу Эйзенхауэр сказал Мейми: "У тебя всегда было особое чутье на 
уместность в подобных случаях. Как ты считаешь, стоит мне включить в текст моей 
инаугурационной речи какую-нибудь молитву?" Мейми горячо поддержала эту идею, и 
Эйзенхауэр за десять минут написал текст*10.
       Затем подошло время ехать в Белый дом и забрать там Гарри Трумэна и его 
жену Бесс. После короткой встречи настоящим кладезем энергии и 
тепла, которые ощущали все окружавшие его и передавались каждому из них. Его 
коллеги пользовались этим, по-видимому, неиссякаемым источником энергии, а его 
политические противники приходили от этого в замешательство.
       Эйзенхауэр возбуждал энергию во многих людях. И те, кто хорошо его знал, 
и миллионы других, незнакомых, инстинктивно обращали на него свой взор как на 
человека, который знает, куда идти и что делать. Однако у Гарри Трумэна были 
сомнения: заслуживает Эйзенхауэр доверия или нет? Он был уверен, что Эйзенхауэр 
не сможет обеспечить компетентное руководство страной. Как бы ни был 
подготовлен Эйзенхауэр к тому образу жизни, который обусловлен характером 
должности президента, по мнению Трумэна, он совсем не был готов к выполнению 
той реальной работы, которая была необходима для решения самых разных вопросов. 
Рассуждая о проблемах, с которыми столкнется генерал, превратившийся в 
президента, Трумэн иронизировал в конце 1952 года: "Он будет сидеть здесь и 
говорить: "Сделайте это! Сделайте то!" И ничего не произойдет. Бедный Айк — это 
совсем не будет похоже на армию. Он будет крайне разочарован неудачей"*20.
       Будет ли это Айк-победитель, способный решать проблемы управления 
страной одним мановением своей руки, или же это будет Айк-неудачник, узнавший, 
что он так ничем и не руководил, — вот вопрос, который ждал ответа.
       
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ШАНС ДЛЯ МИРА
       
       После того как Эйзенхауэр более месяца находился на посту президента, 
корреспондент газеты "Геральд трибюн" Роберт Донован на пресс-конференции задал 
ему вопрос: "Как вам нравится ваша новая работа?" Эйзенхауэр ответил, что 
никогда не говорил и никогда не думал, что будет любить ее. "Я полагаю, что это 
не такая работа, которая означает, что ее надо любить"*1.
       Однако Эйзенхауэр чуть-чуть слукавил. Хотя в свой дневник после первого 
дня работы в Овальном кабинете* он внес достаточно скептическую запись, на 
самом деле он находил работу захватывающей, поглощающей, представляющей вызов и 
приносящей удовлетворение. Однажды он признался, что во время войны 
столкновение с немецкими генералами рождало бодрящее оживление ума. В ином 
плане, но похожее ощущение давало ему и его президентство.
       
       [* Кабинет Президента США в Белом доме.]
       
       Сфера проблем оказалась намного шире, но оказалось и больше возможностей 
проявить свой талант в поиске и нахождении компромисса и достижении modus 
vivendi между противоборствующими сторонами. Даже для бывшего верховного 
главнокомандующего осознание того, что он находится "в центре мира", порождало 
весьма пьянящие чувства. "Ответственность", связанная с ежедневной работой над 
множеством сложных проблем глобального значения, как признавался Эйзенхауэр, 
приносила "радостное возбуждение"*2.
       Одной из главных целей Эйзенхауэра было создание Соединенных Штатов 
Европы. В течение полутора лет, когда он находился на посту верховного 
главнокомандующего объединенными вооруженными силами Североатлантического союза 
в Европе в 1951 — 1952 годах, Эйзенхауэр усиленно продвигал эту концепцию и в 
публичных выступлениях, и во время частных встреч. В своем "Послании о 
положении страны" он призывал к созданию "более тесно интегрированной 
экономической и политической системы в Европе". Он направил Даллеса и Стассена 
в столицы европейских государств — членов НАТО и дал им инструкции оказать 
давление на европейцев, у