| |
Президент является моральным лидером нации, и если он не возвысит свой голос,
то "будет сражен этим одним голосом". Эйзенхауэр прервал их спор: "Послушайте,
я сам точно знаю, что собираюсь сказать. Я собираюсь сказать, что Маккарти не
может сидеть в качестве судьи. Я уже принял решение: с Джо невозможно иметь
дело, и к черту все попытки к достижению компромисса!" *14
Однако на пресс-конференции он все-таки не поставил вопрос так жестко.
"Я категорически заявляю, — сказал он, — что в Америке человек, являющийся
прямой или косвенной стороной в споре, не может выступать в качестве судьи
своего собственного дела, и я полагаю, что никто из руководства не может
избежать ответственности за попрание этой традиции" *15. С таким заявлением
никто не мог не согласиться; Маккарти был "отшлепан" и отказался от своего
требования иметь голос, но он все же сохранил свое право подвергать
перекрестному допросу свидетелей. Ну и конечно, он сохранил свое право
направлять повестки с вызовом на расследование.
Вот этот последний пункт вызывал беспокойство у Эйзенхауэра. Он не хотел,
чтобы Маккарти в состоянии своей перманентной ярости требовал вызова к себе на
ковер сотрудников исполнительного аппарата Президента, и тем более, чтобы их
ответы протоколировались. Президент настаивал на своей точке зрения: маккартизм
основан на страхе, однако не хотел признать, что и сам он испытывал страх. Он
опасался, что Маккарти сможет раньше него знакомиться с протоколами допросов
правительственных служащих, попавших в его сеть. 29 марта он опять попросил
Браунелла подготовить заявление, которое можно использовать в случае, если ему
придется приказать своим подчиненным не являться на вызов Маккарти.
Но самые большие опасения у Эйзенхауэра были связаны с делом
Оппенгеймера. Указание Эйзенхауэра лишить Оппенгеймера допуска к совершенно
секретным делам до окончания результатов расследования было дано как секретное
поручение, но слухи о нем неминуемо стали просачиваться. Больше всего тревожило
Эйзенхауэра обвинение, выдвинутое Маккарти, что разработка водородной бомбы
была задержана на восемнадцать месяцев, "потому что в правительстве были
красные". Это утверждение Джо делало положение Оппенгеймера весьма неприятным.
"Мы должны двигаться быстро, — писал Хэгерти, — до того как Маккарти
нарушит ход расследования дела Оппенгеймера, в противном случае будет скандал".
Хэгерти был обеспокоен возможным влиянием этого дела на мнение общественности:
"Это только вопрос времени: сначала кто-нибудь докопается до него, а потом все
раздуют его широко, — если это произойдет, то здесь у нас будет самая
величайшая новость — настоящая сенсация" *16. Эйзенхауэр же опасался чего-то
большего, чем влияния на общественное мнение; он гадал, как это может
отразиться на моральном состоянии американских ученых и на состоянии обороны
страны.
Важность, которую Эйзенхауэр придавал недопущению Маккарти к делу
Оппенгеймера, лучше всего иллюстрируется таким фактом: в течение трех дней, с 9
по 11 апреля, Президент большую часть времени затратил на вопросы, связанные с
этим делом. Страусс передал Президенту информацию, из которой совершенно ясно
следовало: Оппенгеймер действительно старался задержать проект по разработке
водородной бомбы. Эйзенхауэра особенно не волновали ни политические убеждения
жены Оппенгеймера или его брата и супруги, ни даже то, что Оппенгеймер лгал под
присягой о своих связях. Эйзенхауэр уважал ученого за его достижения и считал,
что такому выдающемуся человеку должна быть предоставлена максимальная свобода
"дрейфа" с учетом особенностей склада его ума, в том числе и в вопросах
политики; на Эйзенхауэра произвели большое впечатление моральные аргументы
Оппенгеймера против разработки водородной бомбы.
Но Эйзенхауэр счел непростительным поведение Оппенгеймера, когда тот не
присоединился к группе, созданной после принятия Трумэном решения о начале
разработки водородной бомбы. Еще хуже было то, что он старался затормозить
проект. Эйзенхауэр распорядился отстранить Оппенгеймера от всех контактов с
Комиссией по атомной энергии, так как было нежелательно, чтобы он имел
возможность распространять среди ученых сомнения морального порядка.
Отстранение Оппенгеймера от работы в КАЭ следовало проводить с большой
осторожностью, учитывая уникальность его личности и престиж среди коллег-ученых,
людей, от которых зависела судьба гонки ядерных вооружений. Эйзенхауэр также
не хотел позволить Маккарти создать впечатление в стране, что все ученые
являются предателями. "Мы должны осуществить эту операцию, чтобы не превратить
всех наших ученых в красных, — сказал Эйзенхауэр Хэгерти, — а именно это и
постарается, по всей вероятности, сделать этот чертов Маккарти"*17.
Как отмечает Хэгерти, трудности усугублялись еще и тем, что "Маккарти
знал об этом деле, но Никсон уговорил его, с учетом интересов безопасности, не
давать ему ход раньше". Как и Эйзенхауэр, Хэгерти понимал, что Маккарти,
"будучи прижатым к стене, очень даже просто может попытаться выпутаться из
этого положения, забрызгав грязью Оппенгеймера"*18. Поэтому Эйзенхауэр решил
немного отступить или — точнее — не прижимать больше Маккарти к стенке. Он не
давил на сенатора, позволил событиям идти своим чередом и даже не обращал
внимания на его грубые оскорбления в адрес Цвикера, надеясь, что Маккарти не
будет чувствовать себя настолько плотно прижатым к стенке, что начнет
расследование против Оппенгеймера. Когда Эйзенхауэра спросили на
пресс-конференции, что он думает по поводу обвинения Маккарти о задержке на
полтора года работ по созданию водородной бомбы, Эйзенхауэр ответил: мол,
ничего об этом не знает. "Что касается меня, то я никогда не слышал ни о какой
задержке, никогда". Даже в мемуарах, написанных после выдвинутых против
Оппенгеймера обвинений, что его удалили из КАЭ, потому что он был против
разработки водородной бомбы, Эйзенхауэр утверждает: "Конечно, я... не придал
|
|
