| |
заканчивался срок пребывания на посту губернатора штата Орегон. До вступления
на политическое поприще Маккей преуспевал в области продажи и обслуживания
автомашин. Другой бизнесмен, Синклер Уикс из штата Массачусетс, стал министром
торговли. После знакомства с ним Эйзенхауэр сделал такую запись в своем
дневнике: "Он [Уикс] временами настолько консервативен, что становится
нелогичным. Я надеюсь... что в скором времени он будет немного лучше понимать
окружающий его современный мир"*5. Артуру Саммерфильду, председателю
Национального комитета Республиканской партии, Эйзенхауэр предложил на выбор —
остаться в прежнем качестве или занять пост министра почт. Саммерфильд
согласился заняться почтой. В отношении кандидатуры главы Министерства
сельского хозяйства, дела в котором шли далеко не самым лучшим образом,
Эйзенхауэр обратился за советом к Милтону, который работал в этом министерстве
много лет. Милтон рекомендовал ему остановиться на кандидатуре Эзры Бенсона —
консерватора, члена Совета двенадцати церкви мормонов, агента — представителя
интересов кооперативов фермеров, который поддерживал выдвижение Тафта в
кандидаты на пост президента.
Эйзенхауэр сказал своим советникам, что желал бы видеть в составе своего
Кабинета хотя бы одну женщину. Советники рекомендовали ему г-жу Овету Калп
Хобби, которая издавала одну из газет в Техасе, была членом клуба "Демократы за
Эйзенхауэра" и весьма содействовала выдвижению Эйзенхауэра кандидатом на пост
президента. Эйзенхауэр знал ее во время войны, когда она руководила Женской
вспомогательной службой армии. Он сказал ей, что намерен просить Конгресс дать
согласие на создание единого Министерства здравоохранения, социального
обеспечения и образования; когда такое министерство будет создано, он поручит
ей стать во главе его. А пока просит ее "покомандовать" в Федеральном агентстве
безопасности. Хобби приняла это предложение.
Особенно трудно было решить, кого назначить министром труда.
Республиканцы ожидали, что у них возникнут сложности в отношениях с
организованным рабочим движением, которое будет выступать если не за полную
отмену закона Тафта — Хартли, то, во всяком случае, за коренное его изменение.
По мнению Эйзенхауэра, эту должность должен был занять человек — выходец из
рабочего движения. Он выбрал Мартина Дуркина из Чикаго, который возглавлял
профсоюз водопроводчиков, входивший в Американскую федерацию труда. Среди
членов Кабинета Дуркин был единственным демократом и единственным католиком.
Итак, Кабинет был сформирован. В "Нью рипаблик" появилась следующая
заметка: "Айк сформировал Кабинет, состоящий из восьми миллионеров и одного
водопроводчика"*6. Но самым примечательным было то, что среди членов Кабинета
не было ни одного администратора с опытом ведения дел на правительственном
уровне. (И в самом деле, откуда им было взяться, если с 1933 года республиканцы
были отстранены от власти.) Но все они достигли успехов как бизнесмены, юристы
или водопроводчики, и все, за небольшим исключением, только благодаря самим
себе.
В Нью-Йорке Эйзенхауэр продолжал жить в микрорайоне Мор-нингсайд-хайтс,
в доме президента Колумбийского университета. В жизни Мейми наступил период
суеты: она занималась и покупкой одежды, которая была необходима на церемонии
вступления в должность президента, и подготовкой к переезду в Белый дом. К
переезду уже в который раз. Но теперь ее утешало, что впервые за тридцать пять
лет она могла рассчитывать прожить на одном месте четыре года. Барбара и трое
внуков приезжали в Морнингсайд по праздникам, поэтому Сочельник и Рождество
обещали быть особенно приятными. Айк подарил Мейми золотой браслет с тремя
подвесками в форме сердца; на них были выгравированы имена: Дэвид, Барбара Энн
и Сюзан. Однако в рождественский вечер, когда Айк был занят разделыванием
индейки, Мейми почувствовала себя плохо. Доктор Говард Снайдер, который в
течение многих лет был личным врачом Эйзенхауэров и жил вместе с ними, дал ей
сульфидин и уложил ее в постель. Она оставалась в постели несколько дней, но и
в таком положении не прекращала своей деятельности — занималась организацией
перевозки вещей из Нью-Йорка в Вашингтон. Главное, надо было помнить, какая
вещь принадлежала Эйзенхауэрам, а какая — Колумбийскому университету.
В начале января Мейми получила известие, что Джон приедет домой, чтобы
присутствовать на инаугурационных церемониях*. Она спросила мужа, кто приказал
Джону уехать из Кореи. Айк, в свою очередь, задал этот вопрос Омару Брэдли,
начальнику Генерального штаба армии. Но Брэдли не смог ответить. Во всяком
случае, приезд Джона оказал на Мейми такое действие, которое не смогло оказать
лекарство: здоровье ее улучшилось и она встала на ноги. Вскоре Джон уехал в
Хайланд-Фоллс, чтобы провести несколько дней со своей семьей, а потом опять
вернулся в Морнингсайд-хайтс, но уже с женой и детьми. В течение десяти дней,
предшествовавших инаугурации, Мейми и Барбара занимались покупками, а Джон
вместе с отцом посещал различные собрания и митинги.
[* Инаугурация — церемония, посвященная вступлению в должность
президента.]
День Эйзенхауэра был расписан по минутам, но его не смущал такой
распорядок. Он давно свыкся с тем, что все его время, фактически вся жизнь,
было четко распланировано, заполнено встречами, интервью, выступлениями,
рабочими ленчами и поездками. Тем не менее он старался сохранить привычку к
нормальному образу жизни и не отступать от него, даже если появлялась такая
возможность.
День Эйзенхауэра начинался рано — около 6 часов утра. Он поднимался тихо,
чтобы не разбудить Мейми, шел в туалетную комнату, где выбирал костюм — Моани
|
|
