секретам он допущен не был. Бен-Гурион не любил радикальных социалистов и 
поручил контрразведке присматривать за ними.
 Моше Снэ был, говоря языком советских разведчиков, классическим «агентом 
влияния». В пятьдесят третьем году он присоединился к компартии Израиля. Его 
сын, Эфраим, стал крупным военным медиком, заместителем министра обороны, 
министром здравоохранения. Если бы его отца подозревали в шпионаже, едва ли бы 
ему удалось стать генералом и сделать политическую карьеру.
 Конечно, среди молодых сионистов было немало людей социалистических убеждений. 
Они восхищались Советским Союзом.
 В середине тридцатых в Палестине побывал знаменитый русский певец Александр 
Николаевич Вертинский.
 «Тель-Авив, — писал он, — маленький, скромный, довольно чистенький 
провинциальный городок, построенный руками пионеров, наехавших сюда со всех 
концов света. В большинстве это люди интеллигентных профессий — врачи, адвокаты,
 архитекторы, студенты. Увлеченные идеей иметь свое собственное отечество, они, 
приехав в страну, горячо взялись за работу. Не покладая рук, строили дороги, 
дома, возделывали землю, все создавали сами, не брезгуя никакой черной работой.
 В Палестине говорят или на древнееврейском или на русском языке. 
Древнееврейский язык очень красив. Когда слышишь его, чувствуешь всю 
пламенность, всю горячность этой тысячелетней расы».
 В Иерусалиме один из поклонников Вертинского показал христианские святыни, 
потом пригласил домой.
 «Каково же было мое изумление, — вспоминал Вертинский, — когда, войдя, я 
увидел на стене его кабинета… огромный портрет Сталина! После всего того 
настроения, которое создает блуждание по пещерам и алтарям, после мистической 
полутьмы, запаха ладана, треска свечей и мерцания лампад — вдруг портрет 
Сталина.
 «Так вот куда проникло влияние этого человека! — думал я. — В колыбель старого 
мира!»
 Я был настолько поражен этим, что долго стоял с разинутым ртом, глядя на 
портрет».
 После войны многие сионисты испытывали естественное чувство благодарности к 
Красной армии, сокрушившей нацизм. Они провозглашали здравицы Сталину и долго 
не хотели задумываться над тем, что происходило в Советском Союзе в сталинские 
годы.
 Руководители партии МАПАМ утратили любовь к Сталину лишь после того, как в 
Чехословакии посадили на скамью подсудимых члена партии Мордехая Орэна как 
«сиониста и шпиона». Хотя преданность Советскому Союзу среди членов партии была 
велика. Один из руководителей МАПАМ Яков-Арье Хазан, который родился в 
Брест-Литовске, говорил в пятьдесят первом году:

 «Сионизм смог осуществить свою цель только благодаря революции».

 Даже во время «дела врачей», которое потрясло Израиль, депутат кнессета Хазан 
продолжал твердить: «Этот процесс нас не интересует. Он не может изменить нашу 
позицию по отношению к социалистическим странам.
 Только через год после смерти Сталина руководители партии твердо заявили: «Мы 
больше не зависим от Советского Союза».
 Но генеральный секретарь партии Меир Яари все равно пытался совместить сионизм 
с ленинизмом. В юности он был поклонником Льва Толстого и Аарона Давида Гордона,
 который считал физический труд и возвращение к природе необходимыми условиями 
возрождения евреев в Палестине. Яари в Первую мировую служил в 
австро-венгерской армии, в двадцатом эмигрировал в Палестину и работал в кибуце,
 проповедуя библейский социализм.
 Отношение к Советскому Союзу как ко второй родине сохранялось до шестидневной 
войны, когда лидеры партии осознали, что Египет намерен уничтожить еврейское 
государство советским оружием…
 В январе сорок девятого Трумэн решил, наконец, избавиться от надоевшего ему 
министра обороны Форрестола. Президент предложил ему поработать еще пару 
месяцев и написать прошение об отставке, но все знали: бедного Джеймса уволили. 
Двадцать восьмого марта уходящий в отставку министр в последний раз приехал в 
Белый дом. Трумэн вручил ему медаль и поблагодарил за службу.
 Форрестол стал рассказывать всем знакомым, что из министерства обороны его 
выжили сионисты. Изумленный Трумэн попросил аккуратно выяснить, что происходит 
с министром. Президенту доложили, что Форрестол страдает психическим 
расстройством и предрасположен к суициду.
 В свой последний рабочий день Форрестол несколько часов просидел за столом, 
пока помощник не отвез его домой и не позвонил одному из близких друзей бывшего 
министра. Тот спешно приехал. Министр стал жаловаться, что коммунисты, евреи и 
люди из Белого дома объединились и совместными силами избавились от него. 
Немедленно заказали самолет и отправили Форрестола во Флориду, надеясь, что 
мягкий климат благоприятно подействует на него, но улучшения не произошло.
 Прогуливаясь по берегу, он вдруг озабоченно сказал сопровождавшим его 
приятелям, указывая на зонтики, под которыми отдыхающие укрывались от солнца: 
«Нам не следует говорить здесь. Это подслушивающие устройства. Она знают все, 
что мы говорим.
 Стало ясно, что он тяжело болен.
 В апреле сорок девятого его поместили в военно-морской госпиталь в Бетесде, 
где лечат высокопоставленных чиновников. Он кричал, что его преследуют евреи и 
коммунисты. Рано утром двадцать второго мая он покончил с собой. Его по