рейды "в глубину", используя самолеты как летающую артиллерию и рассчитывая,
что египтяне,  слушая гул  наших самолетов над каирским  военным аэродромом,
поймут, что  они не смогут наслаждаться миром, если будут вести войну против
нас. Ибо война - оружие обоюдоострое.
     Много чего произошло с того самого времени; и война на истощение уже не
очень свежа в памяти людей. Даже  ужасная история советских  кораблей, тайно
доставлявших  в   Египет   ракеты  "земля-воздух"  СА-3,  которые  советские
специалисты  должны были установить  и  обслуживать  в  зоне канала,  уже не
вызывает  большого интереса,  хотя все мы знаем,  как они  были использованы
против  Израиля осенью 1973  года.  Но для  нас  это была настоящая война, и
понадобились  решительность,  мужество,  сила  и  подготовка наших  солдат и
летчиков  для  того, чтобы  удержать линию прекращения  огня и  любой  ценой
задерживать  продвижение  вперед ракетных  установок,  которые  египтяне  со
своими  русскими друзьями так  старательно устанавливали у самой этой линии.
Но нашему  умению делать все в  одиночку тоже  был  предел.  Нам  нужны были
помощь и поддержка, самолеты и оружие, и как можно скорее.
     Только  одна была  страна,  к которой мы могли обратиться:  Соединенные
Штаты, традиционный великий друг, который продавал нам самолеты,  но, как мы
опасались, не вполне понимал наше положение  и мог приостановить эту продажу
в любую  минуту. Президент Никсон относился к нам  более чем  дружелюбно. Но
его, как и его министра иностранных дел  Вильяма Роджерса, сердил  наш отказ
принять  любое навязываемое нам  другими  странами  решение ближневосточного
вопроса,  а  также  мое   категорическое  неприятие  идеи   м-ра   Роджерса,
заключавшейся в том,  чтоб русские, американцы, французы,  англичане уселись
где-нибудь поудобнее и выработали "выполняемый" компромисс для нас и арабов.
Как  я  неоднократно объясняла  м-ру Роджерсу,  такой компромисс,  возможно,
будет очень хорош  для американо-советской разведки, но никаких гарантий для
безопасности  Израиля  он  не  создаст.  Да и  как  бы  он мог? Все  военные
приготовления Египта  направлялись и снабжались русскими;  французы  в своем
проарабизме почти  не отставали от  русских, а  англичане  -  от  французов;
только американцы были  хоть  как-то заинтересованы в  выживании  Израиля. В
лучшем случае  окажется, что трое будут против одного, а  при таких условиях
никакого осуществимого решения принять нельзя. Но с другой стороны, если все
время  вызывать неудовольствие президента Никсона  и  м-ра Роджерса,  то  мы
можем лишиться оружия вообще. Что-то надо было  предпринять, чтобы вырваться
из тупика.
     Надо сказать, что  мне лично Роджерс всегда нравился. Это очень  милый,
вежливый и терпеливый человек,  и, в  конце  концов, именно он  предложил  и
осуществил прекращение огня в августе  1970 года. Но боюсь - и надеюсь,  что
он простит мне эти слова, - что он никогда по-настоящему не понимал ни того,
что лежит в  основе арабских  войн  против Израиля, ни  того,  что  верность
своему слову арабские лидеры понимают совсем не  так,  как он сам. Помню,  с
каким восторгом он рассказывал мне о своих первых поездках в арабские страны
и о  том,  как  "жаждет  мира"  король  Фейсал.  Как  многие  известные  мне
джентльмены,  Роджерс считал -  и к  сожалению,  ошибочно,  - что  весь  мир
состоит только из джентльменов.
     Все  мои попытки  завязать прямые  контакты с арабскими  руководителями
провалились - в том числе и призыв, с которым я обратилась к ним в первый же
день  вступления  в должность.  Я  заявила,  что  "мы  готовы  вести  мирные
переговоры с нашими соседями в любой день  и  по всем проблемам", а через 72
часа прочла ответ  Насера "Нет голоса, который  мог бы заглушить звуки войны
нет призыва более святого, чем призыв к войне". Не более вдохновляющими были
отклики  из Дамаска, Аммана  или Бейрута. Вот выдержка  из  статьи в ведущей
иорданской  газете  (июнь  1969),  иллюстрирующая  арабскую  реакцию  на мое
предложение немедленно вступить в переговоры:
     "... Г-жа Меир готова  ехать в Каир  беседовать с  президентом Насером,
но, к ее огорчению, ее туда не пригласили. Она  верит, что в один прекрасный
день  на  Ближнем Востоке  родится мир без пушек. Голда Меир ведет себя, как
настоящая бабушка: перед сном рассказывает внукам сказки"
     Мы  были словно в тисках. Пока шла война, люди за  границей спрашивали,
не входит  ли в наши намерения низложить Насера - словно мы его назначали, а
теперь думаем, кем его заменить. Бесило  меня  и  то,  что нас спрашивают, в
самом ли деле необходимы  наши бомбежки "в  глубину", и самооборона  ли это,
словно  надо  дожидаться, чтобы убийца  подошел к твоему дому,  чтобы  иметь
моральное  право  помешать  ему убивать, особенно  когда - как  в  случае  с
Насером - его намерения не внушают никаких сомнений.
     В  общем, это был тяжелый  период,  затруднявшийся  еще  и  тем,  что я
унаследовала  от  Эшкола правительство национального  единства,  куда входил
оппозиционный  блок Гахал (объединявший правую экстремистскую партию Херут и
значительно более умеренную, но маленькую Либеральную партию), возглавляемый
Менахемом  Бегином. Не  говоря  уже  о  глубоких,  основных  разногласиях по
идеологическим  вопросам, всегда  существовавших  в  Израиле между правыми и
левыми, мы по-разному  смотрели  на положение, в котором оказался Израиль. В
июне американский министр  иностранных дел Роджерс предложил, чтобы  Израиль
начал, под покровительством д-ра Ярринга, переговоры с Египтом и Иорданией с
целью  достичь справедливого и  прочного  мира. Переговоры должны  были быть
основаны на  "взаимном признании суверенитета, территориальной целостности и
политической   независимости"  и   на  "отступлении  Израиля  с  территорий,
оккупированных в результате конфликта 1967 года", согласно резолюции 242. Он
предложил  также,  чтобы  прекращение  огня, нарушенное  во время  войны  на