средняя школа, по крайней мере для меня, - непозволительная роскошь,  к тому
же нежелательная. Поддерживала  меня  Шейна  (к  тому времени  она пошла  на
поправку  и уже  выписалась  из  санатория)  из далекого  Денвера да  Шамай,
который приехал к ней туда. Они писали  мне часто,  адресуя  письма на адрес
Регины,  чтобы о  нашей переписке  не узнали родители; я  знала,  что  Шамай
сначала  мыл  посуду в санатории, а потом  его взяли в маленькую  химчистку,
обслуживающую  один  из  денверских  отелей.  В  свое  время  он  учился  на
бухгалтера. Но - самое главное - несмотря на предостережения лечившего Шейну
врача,  они собирались пожениться. "Лучше мы проживем меньше, - решил Шамай,
- но  вместе".  Это оказался один из самых счастливых  браков,  которые  мне
довелось увидеть и, несмотря на  мрачные предсказания врача, он длился сорок
три года и результатом его были трое детей.
     Поначалу  родители наши  были очень огорчены, особенно мама. "Еще  один
сумасшедший с великими  идеями и без копейки в кармане! - фыркнула  она. - И
это   муж  для   Шейны?  Это  человек,  который  сможет  ее  поддерживать  и
обеспечивать?" Но Шамай не только любил Шейну - он понимал ее.  Он никогда о
ней  не  спорил. Если он был уверен в своей правоте, то поступал, как считал
нужным,  и Шейна  всегда признавала свое  поражение. Но  когда ей что-нибудь
было по-настоящему нужно и важно  - Шамай никогда ей не препятствовал. Узнав
о том, что они  собираются пожениться, я поняла, что Шейна получила то, чего
она больше всего  хотела  и что ей было всего нужнее, а я, наконец, получила
брата.
     Я по  секрету писала в Денвер,  что вечные скандалы из-за школы  делают
мою жизнь  дома  невыносимой. Осенью 1912  года  я  бросила родителям вызов:
поступила  в  среднюю  школу, и после  обеда и по выходным дням хваталась за
любую работу, только бы не просить у них денег. Но и  это не  помогло: ссоры
дома продолжались.
     И  последняя капля, переполнившая чашу: мама подыскала  мне  мужа. Нет,
она не  хотела, чтобы я вышла замуж немедленно, конечно, нет, ей просто надо
было быть уверенной, что я не только выйду замуж, когда достигну подходящего
по ее мнению, возраста, но  и,  в отличие от Шейны, выйду замуж за человека,
прочно стоящего на ногах. Не  за богача - об этом и речи не могло быть, - но
за  солидного человека.  И она уже под сурдинку вела  переговоры  с мистером
Гудштейном,   симпатичным,   приветливым    и    сравнительно   обеспеченным
тридцатилетним человеком, которого  я знала, потому что он  иногда заходил к
нам в  лавочку поболтать. Мистер Гудштейн! Но ведь он старик!  Вдвое  старше
меня! Я написала Шейне бешеное  письмо. Ответ  из Денвера пришел немедленно.
"Нет, ты не должна бросать школу. Ты еще молода, чтобы работать, у тебя есть
шансы  чего-то добиться", -  писал  Шамай.  И  с полным чистосердечием: "Мой
совет  тебе: собраться и  приехать  к  нам.  Мы тоже небогаты, но  у  нас ты
сможешь продолжать учиться, и мы сделаем для тебя все, что в наших силах". В
конце  письма  Шейна прислала теплое приглашение от себя лично:  "Ты  должна
приехать  немедленно. Нам хватит  на всех, - уверяла  она.  - Все  вместе мы
сумеем продержаться.  Во-первых, у тебя будет  полная  возможность  учиться;
во-вторых,  сколько угодно  еды; в-третьих  - из  одежды тоже будет все, что
человеку необходимо".
     Я и  тогда была растрогана этим письмом, но теперь, перечитывая его,  я
чувствую, что  у  меня замирает сердце. Молодые, совершенно неустроенные - с
какой готовностью они предлагали принять  меня и  разделить со мной все, что
имеют!  Это  денверское  письмо,  написанное  в  ноябре   1912  года,  стало
поворотным пунктом в моей жизни, потому что именно  в  Денвере по-настоящему
началось мое образование, именно там я стала  взрослеть.  Вероятно, если  бы
Шейна и Шамай не пришли мне на помощь, я ссорилась бы с родителями и плакала
по ночам,  но все-таки продолжала  бы ходить в школу.  Не  могу  представить
себе, чтобы я, на каких бы то ни было условиях, согласилась бы бросить школу
и выйти замуж за мистера Гудштейна, столь поносимого мною, хотя, вероятно, и
несправедливо. Но предложение Шамая и Шейны было  для  меня как веревка  для
утопающего, и я за него ухватилась.
     И еще одно письмо, которое пришло  от Шейны перед самым моим отъездом в
Денвер,  я  вспоминала  много раз в последующие годы. Она писала "Главное не
волноваться!  Будь  всегда спокойна, веди себя хладнокровно. Такое поведение
всегда приносит  хорошие  результаты. Держись!"  Речь шла тут о  том,  чтобы
убежать  из дома, но я никогда не  забывала этого совета, и он сослужил  мне
хорошую  службу через  несколько лет,  когда я приехала  в  страну,  которой
предстояло стать  моим  настоящим домом,  там  я  приготовилась к  отчаянной
борьбе за то, чтобы остаться.
     Уехать   в   Денвер  было  делом  нелегким.  Мои  родители  никогда  не
согласились  бы, чтобы  я  поехала  жить к  Шейне. Они  бы  просто этого  не
позволили. Оставалось только одно: уехать, ничего им не говоря. Может, это и
не  самый храбрый  образ  действия,  но во всяком случае самый  эффективный.
Шейна и  Шамай  прислали  мне  часть  денег на железнодорожный  билет,  мы с
Региной  обдумали  детали  моего  бегства.  Главной  проблемой было  собрать
недостающие  деньги.  Немножко денег  я  одолжила  у  Сарры (учитывая, что я
совершенно не представляла себе, когда  и как сумею их отдать, это был очень
"хладнокровный"  поступок), кроме  того  мы  Региной  стали  прямо  на улице
уговаривать новых иммигрантов брать у нас уроки английского по десять центов
в час. Когда  мы собрали  достаточно,  то принялись разрабатывать все прочие
детали моего отъезда.
     Регина была исключительно преданным  союзником. Ей можно было абсолютно
доверять, она не проговорится ни моим, ни  своим родителям; но этого мало: у