пославшим сказать ему, что он будет рад  с  ним  повидаться  и  что
маршал может подъехать ближе, положившись на его слово. Тот так и сделал  и,
подъехав с сопровождавшими его офицерами, нашел Принца с герцогами Бофором и
Ларошфуко и еще двумя или тремя приближенными. Их  беседа  прошла  в  обмене
любезностями и шутках Принца по поводу только что происшедшего с маршалом, а
также в оправданиях по тому же поводу маршала Окенкура, который жаловался на
г-на де Тюренна, хотя можно доподлинно  утверждать,  что  в  этот  день  тот
совершил два великолепных и смелых деяния, спасших  как  его  армию,  так  и
двор. Ибо, как только ему  стало  известно,  что  войска  маршала  Окенкура,
которые должны были на следующий день  присоединяться  к  нему,  подверглись
нападению, он направился с очень малыми силами в то самое  место,  где  наши
наткнулись на построенный им боевой порядок, и прождал там  весь  день  свои
остальные войска, подвергнув себя опасности потерпеть неизбежное  поражение,
что и случилось бы, если бы Принц сразу  набросился  на  него,  вместо  того
чтобы преследовать на протяжении двух или трех лье  обратившиеся  в  бегство
войска маршала Окенкура. В тот же день он спас  и  остальную  армию  короля,
когда с большим мужеством и отлично руководя боем кинулся на переправившиеся
через теснину шесть эскадронов Принца и этим своим деянием остановил  армию,
которая, без сомнения, разбила бы его наголову, если бы смогла построиться в
боевой порядок на равнине, где он стоял. {22}
     После отступления королевской армии Принц  двинул  свою  по  дороге  на
Шатильон, а сам отправился переночевать на квартиры у Бриарского канала близ
Брюлери. На следующий день он вместе со  всеми  своими  войсками  вступил  в
Шатильон. Два дня спустя, передав командование над  ними  Кленшану  и  графу
Таванну, он выехал в Париж вместе с герцогами Бофором и Ларошфуко.
     Это возвращение в Париж было событием в достаточной мере важным  и  его
следовало обдумать гораздо тщательнее, чем  это  было  сделано  Принцем.  Но
удовольствие быть встреченным рукоплесканиями, каких и впрямь заслуживали  и
успешное завершение столь опасной поездки, и только что  одержанная  победа,
надо полагать, заставило Принца принять совет г-на де Шавиньи, который подал
его, руководствуясь не столько интересами партии, сколько своими личными. Он
надеялся, что присутствие и влияние Принца помогут ему  вытеснить  кардинала
Реца с места, которое тот занимал при герцоге Орлеанском, и  воспользоваться
благоприятным умонастроением Парламента,  вынесшего  постановление,  каковым
определялась  денежная  награда  за  голову  кардинала  Мазарини.  Он  также
надеялся стать одинаково нужным обоим принцам, внушая и тому и другому,  что
только он и может объединить их в прочном союзе; но больше всего тешила  его
сокровенная мечта преуспеть в осуществлении поданных ему Фабером  надежд,  о
чем я говорил уже выше. Принц в конце концов последовал совету Шавиньи и был
принят  в  Париже  с  такими  изъявлениями  радости,  что  не  нашел  повода
раскаиваться в этой поездке.
     Некоторое время дела оставались в указанном положении.  Но  так  как  в
местности между Шатильоном и Монтаржи армии не хватало фуража и так  как  не
решились ни удалить ее от Парижа, ни приблизить к нему,  ей  было  приказано
перейти в Этамп, где, как считали, она длительное время  может  пребывать  в
безопасности и среди полного изобилия. Герцог  Немур  еще  не  оправился  от
своей раны, когда Принц получил сообщение, что кое-какие войска  короля  под
командованием генерал-лейтенантов  графа  Миоссанса  и  маркиза  Сен-Мегрена
направляются с артиллерией из СенЖермена в Сен-Клу с намерением выбить сотню
солдат из полка Конде, засевших и укрепившихся на мосту и  разрушивших  одну
из его опор. Это известие побудило Принца тотчас же сесть на коня и  повести
за  собою  всех,  кто  оказался  возле  него.  Но   едва   молва   об   этом
распространилась по городу, как все, какие в нем были знатные лица,  явились
в Булонский лес, где тогда находился Принц, с последовавшими за ними восемью
или   десятью   тысячами    вооруженных    горожан.    Королевские    войска
удовольствовались  тем,  что  произвели  несколько  пушечных   выстрелов   и
удалились, так и не попытавшись захватить мост. Но Принц, чтобы использовать
благоприятное для него умонастроение горожан, дал  им  офицеров  и  приказал
отправиться в Сен-Дени,  где,  как  он  узнал,  стоял  гарнизон  из  двухсот
швейцарцев. Силы Принца прибыли туда с наступлением  темноты.  Затворившиеся
внутри встретили их сигналом тревоги, подан его, как  оказалось,  не  только
себе, но и нападающим, ибо  Принц,  находясь  посреди  трехсот  всадников  -
отряда, составленного из всех знатных особ его партии, -  едва  грянуло  три
мушкетных выстрела, был ими покинут и остался лишь с шестью всадниками,  сам
седьмой, тогда как все остальные налетели в полнейшем смятении на  собранную
из горожан  пехоту,  которая  дрогнула  и,  несомненно,  последовала  бы  их
примеру, если бы Принц и те, кто с ним оставался,  не  остановили  их  и  не
заставили вторгнуться в Сен-Дени через давние и никем не охраняемые  проломы
в стене. Тогда все покинувшие его вернулись к нему, причем  каждый  сослался
себе в оправдание на особую, свою собственную причину, хотя  позор,  которым
они покрыли себя, должен рассматриваться  как  общий.  Швейцарцы  попытались
защитить несколько воздвигнутых в городе баррикад, но, не выдержав  натиска,
отступили в Аббатство, где спустя два часа сдались в плен. Ни  над  местными
жителями, ни в монастырях не было учинено никаких насилий, и Принц  удалился
в Париж, оставив в Сен-Дени капитана полка Конде  Деланда  с  двумя  сотнями
горожан. В тот же вечер {23} королевские войска отобрали  город,  но  Деланд
заперся в церкви, где продержался три дня. Хотя это дело и  не  представляло
собой  ничего  значительного,  оно  все  же  не  преминуло  снискать  Принцу
благосклонность народа: большинство горожан бахвалилось тем, что последовало
за ним в Сен-Дени, и они тем охотнее превозносили его заслуги,  что  ожидали
того же