Стене. Он позаботился и о других своих крепостях и  собрал  двести
тысяч экю наличными. Таким образом, он вел подготовку к войне, хотя  еще  не
полностью утвердился в намерении  начать  ее.  Тем  не  менее,  предвидя  ее
возможность, он пытался привлечь на свою сторону знатных особ, и среди них -
герцога Буйонского и г-на де Тюренна.
     И тот и другой были ближайшими друзьями герцога Ларошфуко, приложившего
всяческие усилия, чтобы убедить их присоединиться к той партии, следовать за
которой  он  почитал  своим   долгом.   Герцог   Буйонский   показался   ему
нерешительным: было  очевидно,  что  он  стремился  обеспечить  себе  полную
безопасность и верную выгоду, почти одинаково не доверяя как  двору,  так  и
Принцу и желая сначала увидеть, как обернутся дела, и лишь  тогда  объявить,
чью сторону он принимает. Г-н де  Тюренн,  напротив,  после  возвращения  из
Стене говорил герцогу Ларошфуко неизменно одно и то же. Он сказал, что после
своего освобождения Принц ничего для него не сделал и что, далекий от  того,
чтобы согласовать  с  ним  свои  действия  и  поставить  его  в  известность
относительно своих планов, он не только от него отдалился, но даже предпочел
скорее погубить только что бившиеся за его свободу  войска,  чем  пошевелить
пальцем для предоставления им зимних квартир. Он также добавил, что старался
ни хвалить Принца, ни жаловаться на него, дабы не  входить  в  нежелательные
разъяснения; что, по его мнению, служа Принцу, он сделал решительно все, что
было в его возможностях, но полагает, что срок действия принятых им на  себя
обязательств окончился  вместе  с  заточением  Принца,  и  теперь  он  волен
вступать в соглашения соответственно своим склонностям и  интересам.  Таковы
были доводы, на основании которых г-н де Тюренн отказался  вторично  связать
свою судьбу с Принцем.
     Герцог Буйонский, не желавший  высказаться  с  полной  определенностью,
находился в большом затруднении, как избегнуть прямого ответа.  Принц  и  он
обратились к  посредничеству  герцога  Ларошфуко,  но  так  как  тот  хорошо
понимал, насколько щекотливы такие обязанности, когда имеешь дело с  людьми,
которым надлежит договориться о  столь  различных  и  важных  предметах,  он
обязал их изложить в его присутствии  свои  взгляды,  и  вопреки  тому,  что
обычно бывает при объяснениях подобного рода, вышло  так,  что  их  разговор
закончился, не вызвав взаимной досады, и они остались вполне  довольны  друг
другом, не вступив в союз и не взяв на себя никаких обязательств.
     В то время  казалось,  что  основная  цель  как  двора,  так  и  Принца
заручиться благожелательностью Парламента. Фрондеры старались показать,  что
у них нет иных интересов, кроме общественной пользы, и под этим предлогом по
любому поводу всячески задевали Принца и прямо противодействовали  всем  его
замыслам. Вначале,  возводя  на  него  обвинения,  они  соблюдали  известную
сдержанность, но, видя, что двор их открыто  поддерживает,  Коадъютор  начал
как бы бахвалиться своей подчеркнуто непримиримой враждебностью к Принцу и с
той поры не только стал, нарушая всякую меру, противиться любому исходившему
от того предложению, но и появляться во Дворце Правосудия  не  иначе  как  в
сопровождении своих приверженцев  и  целой  толпы  вооруженных  слуг.  Столь
надменное поведение, естественно, не  понравилось  Принцу:  он  считал,  что
заботиться в силу необходимости об охране, которая сопровождала  бы  его  во
Дворец Правосудия, чтобы он добивался там победы над Коадъютором,  не  менее
нестерпимо, чем приходить туда одному и тем  самым  отдавать  спою  жизнь  и
свободу в руки самого опасного из своих врагов. Все же он рассудил, что свою
безопасность должен предпочесть всему остальному, и в  конце  концов  принял
решение впредь не появляться в Парламенте иначе,  чем  сопутствуемый  своими
сторонниками.
     Люди сочли, что королеве доставляло немалое удовольствие наблюдать, как
рождается новый повод к раздорам между обоими  этими  лицами,  к  которым  в
глубине души она питала почти равную ненависть, и что она достаточно  хорошо
представляла  себе,  какие  последствия  могут  из  этого  проистечь,  чтобы
надеяться отомстить тому и другому их же собственными стараниями  и  увидеть
гибель обоих. Тем не менее она стремилась всячески показать, что  благоволит
к Коадъютору, и пожелала, чтобы к  нему  был  приставлен  эскорт  из  отряда
жандармов, и легкой кавалерии короля, а также  офицеров  и  солдат  гвардии.
{29} Принца сопровождало большое число знатных особ,  несколько  офицеров  и
множество людей разного рода занятий, не покидавших его после возвращения из
Сен-Мора. Это смешение приверженцев враждующих партий, собиравшихся вместе в
Большом зале Дворца, возбудило в Парламенте опасения, как  бы  не  вспыхнули
беспорядки, которые  могли  бы  ввергнуть  всех  в  одинаковую  опасность  и
успокоить которые никто не был бы в состоянии. {30}  Первый  президент  ради
предупреждения этого зла решил попросить Принца больше  не  приводить  своих
сторонников во Дворец Правосудия. Но однажды, когда  принца  Орлеанского  не
оказалось в Парламенте, а Принц и Коадъютор явились  туда  со  всеми  своими
приверженцами, случилось, что их многочисленность и явные признаки взаимного
озлобления еще больше усилили опасения Первого  президента.  Принц  произнес
несколько  колких  слов,  имевших  в  виду  Коадъютора.  Тот,  нисколько  не
растерявшись, ответил тем же к посмел публично сказать, что даже  его  враги
никоим образом не могут его обвинить в неисполнении данных им обещаний и что
ныне мало кто свободен от такого упрека,  намекая  тем  самым  на  Принца  и
молчаливо упрекая его в расстройстве замужества м-ль  де  Шеврез,  нарушении
договора в Нуази и оставлении им фрондеров после примирения с Кардиналом.
     Толки  об  этом,  широко  распространенные  сторонниками  Коадъютора  и
возобновленные теперь с такой наглостью перед собравшимся в  полном  составе
Парламентом и в присутствии Принца, должны были, без  сомнения,  задеть  его
своей ос