На сцену полетели монеты, скомканная бумага, даже стулья, когда он в свою 
очередь начал кричать на возмущенных делегатов, не оправдываясь, а обвиняя их в 
мелкобуржуазных настроениях, что для него всегда было высшим оскорблением. «Зря 
стараетесь, — кричал он. — Все равно вам придется вступить в войну… Вам не 
удастся от меня отделаться, потому что я социалист и всегда им буду… Ваши 
голоса против меня ничего не значат». Эти слова он выкрикивал делегатам, будучи 
близок к истерике, и некоторые из них потом говорили, что его глаза были полны 
слез. «Вы ненавидите меня, — в отчаянии произносил он, высказывая, казалось бы, 
парадоксальную, но отчасти верную мысль, которую он без устали повторял 
впоследствии. — Вы ненавидите меня, потому что все еще любите!»
 Но ничто не могло помочь ему. Как он сам признал, его судьба уже решена, и не 
было смысла пытаться быть услышанным людьми, которые были полны решимости 
отвергнуть все, что он говорил. С небольшой группой своих сторонников он 
покинул Народный театр и вернулся в редакцию «Пополо д'Италия».
 Социалисты были возмущены до предела. Бывшие друзья и почитатели чувствовали 
разочарование, граничившее с ненавистью. С одним из них — Чиккотти — который 
ранее говорил, что Муссолини «по уму настоящий потомок Сократа», он дрался на 
дуэли. Другие, включая Анжелику Балабанову, считали его самым коварным 
предателем социализма. Они обвиняли его не только в измене социализму, но и в 
том, что за это он получил деньги от находящегося в Милане Французского 
института  [4]  . Однако к началу 1915 года благодаря такой резкой перемене 
взглядов он приобрел больше сторонников, чем противников. Он перетянул на свою 
сторону большинство, состоявшее из тех, кто поддержал его заявления о 
необходимости в конечном счете руководствоваться прежде всего интересами своей 
страны, и о немецких социалистах, поддержавших кайзера и способствовавших краху 
Интернационала, что поставило под угрозу свободу. Он также добился поддержки 
синдикалистов в лице Корридони, анархистов в лице Либеро Танкреди, 
ирредентистов в лице Чезаре Баттисти и даже правого социалиста Биссолати, 
исключению которого из партии он содействовал после нападения на Триполи. 
Позицию Муссолини одобряли патриотически настроенные рабочие, националисты, 
тысячи молодых людей, для которых война по-прежнему представлялась полным 
драматизма приключением, многие интеллектуалы и писатели, как, например, 
Габриэле д'Аннунцио, считавший, что участие Италии в войне поможет ей добиться 
окончательного объединения, установить законный суверенитет над Адриатикой и 
поднять ее авторитет в Европе.
 Поощряемый все возрастающими успехами, отставкой Джолитти и назначением на 
пост премьера оппортуниста Антонио Саландры, что способствовало реализации его 
планов, Муссолини стал все более шумно требовать войны, становясь все 
непримиримее. Он дрался на дуэли с реформистски настроенным социалистом Клаудио 
Тревесом, бывшим редактором «Аванти!», был арестован после вышедшего из-под 
контроля в Риме митинга сторонников вступления в войну, сражался с полицейскими,
 разогнавшими один из митингов с его участием в Милане. Наконец, 24 мая 1915 
года, к удовлетворению короля, ирредентистов, футуристов, масонов, а также 
Муссолини, Италия вступила в войну. Однако сторонники войны, приветствовавшие 
ее объявление с таким шумным энтузиазмом, не выражали мнения страны в целом, и 
позднее Муссолини с удовольствием отмечал, что они наглядно продемонстрировали, 
как активное меньшинство может навязывать свою точку зрения массам. Это был 
урок, которого он не забыл.
 «Начиная с сегодняшнего дня, — торжествующе писал он в „Пополо д'Италия“, — 
все мы итальянцы и только итальянцы. Теперь, когда сталь должна находить на 
сталь, наши сердца издают единый возглас — да здравствует Италия!»
 Семена фашизма были посеяны.

 Глава третья
 СТАНОВЛЕНИЕ ФАШИСТА


 Август 1915 года — октябрь 1922 года


 Что касается меня, то я предпочту пятьдесят тысяч ружей пяти миллионам голосов.



 1

 Муссолини был хорошим солдатом. Он не пошел добровольцем, как большинство его 
сторонников, и ждал до августа, когда его зачислили во II полк берсальеров. 
Однако он отверг предложение командира полка вести в полковом штабе дневник 
боевых действий и уже через несколько недель оказался на передовой. В 1905-1906 
годах по возвращении из Швейцарии он уже прошел 19-месячную военную подготовку 
и за это время доказал, что, несмотря на репутацию бунтаря, может быть 
дисциплинированным солдатом. Тогда, как и сейчас, он проявил стремление 
понравиться начальству и продемонстрировать энтузиазм и способность к упорному 
труду. Решив во что бы то ни стало не отставать от других, он безропотно 
выполнял долг, без особого героизма, но с необходимым рвением, и в официальном 
рапорте был назван примерным солдатом, проявившим дух истинного берсальера. Он 
получил повышение и стал капралом. В письмах домой он писал в основном об 
опасностях и трудностях пехотной службы на передовой, о том, что целыми 
неделями находится под обстрелом, о ситуациях, когда его жизнь подвергалась