позволял себе то же самое. Причем он делал это всегда. Когда 11 ноября 1940 г. 
британский ВМФ атаковал итальянский флот в Торонто и вывел из строя половину 
судов, включая новый корабль «Литторио», газетам было предписано преуменьшить 
потери и значение этого разгрома, а вместо этого печатать фантастические 
сообщения о воздушном налете, проведенном в тот же день, по настойчивому 
требованию Муссолини, итальянскими воздушными силами на британский конвой у 
острова Мидуэй. Операция, эффект которой был минимален, стоила итальянцам 8 
бомбардировщиков и 5 истребителей. Она оказалась первым и последним налетом на 
Британию. Позднее, когда на одном из Ионических островов высадилась группа 
парашютистов в количестве 150 человек, Муссолини приказал объявить, что там 
приземлилась целая дивизия.
 Тем не менее итальянцы не были в восторге от попыток дуче обмануть их, и уже 
тем более — превратить в образцовых солдат, которых ему так недоставало, 
навязать им привычки и качества, которыми они никогда не обладали. Шли месяцы, 
война казалась бесконечной, а победа невозможной. Муссолини медленно, но верно 
терял популярность даже среди своих последователей, с энтузиазмом принявших 
объявление войны и прощавших бедствия первых военных лет. Когда Муссолини 
появлялся где-нибудь на публике, его по-прежнему приветствовали, о нем говорили 
с восторгом, к нему обращались с лестью и подобострастием, которые он давно 
принимал как должное, однако всеобщее бурное одобрение и преданность, ранее 
помогавшие ему управлять большей частью нации, канули в прошлое. Казалось, что 
одобрение выражают больше по привычке, а уважение — потому что так предписано. 
Однако для подобного отношения были и другие причины, помимо отвращения к союзу 
с Германией.
 Муссолини был серьезно болен. Его выступления уже не были столь энергичными и 
блестящими, как когда-то, он растерял большую часть своей бешеной энергии, а 
его настроение уже нельзя было предугадать — столь неустойчивым оно стало. По 
мнению некоторых врачей, главная причина заключалась в недолеченном когда-то в 
молодости сифилисе, входившим теперь в свою последнюю стадию, характерными 
проявлениями которой были лихорадочное возбуждение и галлюцинации. «Я помню, — 
говорил Джузеппе Боттаи, тогдашний министр национального образования, — что 
маршал Бальбо называл Муссолини „продуктом сифилиса“ и что обычно я протестовал 
против его слов. Если это обвинение и неправда, то интересно было бы узнать, 
насколько оно близко к ней. Дуче опустился интеллектуально и физически. 
Муссолини более не человек действия. Меня он совсем не привлекает. Он 
самонадеян и амбициозен и может рассчитывать только на обожание, лесть и… 
предательство».
 В октябре 1942 года Муссолини испытывал не просто недомогание, но и сильнейшие 
боли, и его врач, доктор Поцци постоянно находился на вилле Торлония, или в 
Рокка-делле-Каминате. У него вновь открылись раны, полученные в 1917 году. 
Вдобавок его мучила язва (болезнь продолжалась с перерывами уже несколько лет), 
так что от боли он не мог спокойно сидеть на стуле, постоянно вертясь и ерзая. 
Иногда боль была такой сильной, что, сжав руки около рта, он застывал в этой 
позе, удерживая рвущийся наружу крик. По словам Квинто Наварра, его личного 
слуги, выполнявшего роль главного церемониймейстера в Палаццо Венеция, он 
иногда отдавался во власть этой боли и падал на пол, корчась и стеная от боли. 
Физическое здоровье Муссолини никогда не подвергалось сомнению, однако будучи 
неспособен выносить сильную боль, он начал принимать обезболивающие таблетки, а 
также инъекции, прописанные ему доктором Поцци.
 В конце сентября Эдда Чиано писала своему мужу в министерство иностранных дел: 
«Моя мать лишена чувства юмора. Она говорит и делает самые невероятные вещи. Но 
пишу я не поэтому. Мой отец очень нездоров. Боли в желудке, раздражительность, 
депрессия и т. п. Моя мать рисует мрачную картину. По-моему, у него снова 
разыгралась старая язва — его частная жизнь последних лет дает себя знать. Но 
давай не будем говорить об этом. Так вот, ему сделали все возможные 
рентгеновские снимки, — они все плохие, — но специалистов так и не приглашают… 
Пожалуйста, попробуй сделать что-нибудь… что угодно, лишь бы отца обследовали 
или хотя бы осмотрели. Держи связь с моей матерью и помогай ей. До сих пор 
единственные методы лечения, признаваемые им, — богохульства и брань».
 Одного из ведущих итальянских врачей, профессора Чезаре Фругони, попросили, 
как бы случайно, обследовать дуче. Он подтвердил опасения Эдды Чиано, поставив 
точный диагноз — запущенная язва двенадцатиперстной кишки. Муссолини посадили 
на жидкую диету, что в свою очередь вызвало анемию. В мае 1943 года слуга 
Муссолини увидел, как его хозяин корчится в судорогах на полу в 
Рокка-делле-Каминате. Испугавшись, он влетел в комнату к Рашель с криком «Il 
Duce muore! Il Duce muore! Дуче умирает!» Немедленно прибыл доктор Поцци и 
после осмотра сказал Рашель, что ее мужу следует лечь в постель и отдохнуть. 
Кроме того, он посоветовал проконсультироваться у другого специалиста помимо 
профессора Фругони и трех других уже вызванных врачей. Впоследствии Рашель 
писала в дневнике: «Мысль о таком количестве врачей испугала меня. Они во всем 
противоречили друг другу. Фругони, поставивший диагноз „язва“, иронизировал по 
поводу одного из коллег, который „прожужжал все уши, твердя о дизентерии“. 
Однако затем он согласился, что острая дизентерия явилась осложняющим фактором. 
Затем Фругони выдал другой диагноз — рак, но был тут же опровергнут профессором 
Чезаре Бьянки».
 Настоящим, а не мнимым поводом для беспокойства, о котором знали лишь Чиано и 
старший сын Муссолини Витторио, было психическое состояние дуче  [30]  .
 Ночами дуче спал очень плохо, в светлое время суток он находился в состоянии 
повышенного возбуждения и встревоженности. Он никак не мог оправиться — чем 
дальше, тем хуже складывалась для Италии война. Как только до него доходили