Муссолини ничем не напоминает Гитлера.
 Предположения о том, что у двух диктаторов может быть что-то общее, были 
категорически и яростно отвергнуты самим Муссолини. Он был вынужден, конечно, 
согласиться с тем, что национал-социализм, подобно фашизму, был авторитарным и 
коллективистским по своему духу, а также антипарламентским, антидемократическим 
и антилиберальным политическим движением, но дальше этого признания он идти не 
желал. Что же касается трансцендентальной темы нацистской философии — идеи 
главенствующей расы — то Муссолини отвергал ее, как «отъявленную чепуху, глупую 
и идиотскую». Если бы теории Гитлера о расовом превосходстве были бы 
правильными, то, по мнению Муссолини, «лапландца следовало бы считать наивысшим 
типом развития человеческой расы». «Тридцать столетий истории, — отметил он в 
своей речи в Бари в сентябре 1934 года, — вынуждают нас с чувством 
величественной жалости рассматривать некие доктрины, усиленно пропагандируемые 
по ту сторону Альп потомками народности, которая была поголовно безграмотной в 
те дни, когда Рим гордился Цезарем, Вергилием и Августом». В беседе с Эмилем 
Людвигом в 1932 году он заклеймил антисемитизм как «германское зло». «В Италии 
не существует еврейского вопроса, поскольку он не может существовать в стране с 
разумной системой государственного правления».
 Впервые он встретился с Гитлером 14 июня 1934 года. Как и предполагал 
Муссолини, Гитлер и при личном знакомстве вызвал у него чувство антипатии.
 Встреча, организованная немецкими дипломатами в надежде, что Муссолини будет 
более удачлив, чем они, и сможет изменить позицию Гитлера по отношению к 
Австрии, произошла на королевской вилле в местечке Стра на реке Брента близ 
Падуи. Гитлер, прибывший в сопровождении большой группы эсэсовцев, включая 
Зеппа Дитриха, вел себя нервно и выглядел незначительным. Муссолини, обратив 
внимание, в частности, на его худобу, неряшливую прическу и водянистые глаза, 
пробормотал про себя: «Мне не нравится его вид». На Гитлере был желтый макинтош,
 брюки в полоску, дешевые кожаные туфли. К животу он прижимал серую фетровую 
шляпу, время от времени судорожно ее покручивая, словно, — комментировал 
французский журналист, — он был «неопытным водопроводчиком, растерянно 
державшим в руке незнакомый ему инструмент». Муссолини, который приехал на 
встречу также в гражданском платье, по прибытии на виллу переоделся в пышный 
мундир и надел черные сапоги с серебряными шпорами.
 Еще до того как завершилась их первая беседа, Муссолини уже составил четкое 
представление о Гитлере. Выйдя из-за стола во время краткого перерыва, он 
подошел к окну и с изумлением, смешанным с изрядной долей презрения, прошептал: 
«Да он же просто сумасшедший». К вечеру обстановка на переговорах изрядно 
накалилась и было заметно, что оба они не только потеряли всякое терпение, но 
практически находились на грани ссоры. Они сошлись лишь в общей неприязни к 
Франции и России, но ни о чем другом не смогли договориться, менее всего об 
Австрии, в которой, как заявил Муссолини, нацисты обязаны прекратить свою 
кампанию террора. Всю последовавшую за тем ночь обитателям виллы не давали 
покоя комары и Муссолини так и не смог заснуть до самого утра, выведенный из 
душевного равновесия не только насекомыми и напыщенными речами «глупого 
маленького клоуна», но, быть может, и тенью Наполеона, который однажды тоже 
провел бессонную ночь в Стра. Утром было принято единодушное решение дальнейшие 
переговоры проводить в Венеции.
 Но атмосфера там стала еще более напряженной. Венецианцы с энтузиазмом 
приветствовали дуче, полностью проигнорировав его гостя. Днем во время прогулки 
по игровой трассе гольф-клуба Альберони два государственных мужа провели беседу 
наедине. Их свита, отставшая на почтительное расстояние, смогла разобрать лишь 
отдельные резкие вскрики, которые позднее Константин фон Нейрат, министр 
иностранных дел Германии сравнил с «лаяньем двух сцепившихся английских догов». 
Никто не знал, о чем они там спорили, да и потом никто не смог это выяснить. 
Они беседовали на немецком, что ставило Муссолини в заведомо неравное положение.
 Хотя он высокомерно отказался от услуг Пауля Шмидта, переводчика министерства 
иностранных дел Германии, однако знание дуче немецкого языка не было столь 
глубоким, как он сам самонадеянно предполагал. По свидетельству Курта фон 
Шушнига, сменившего Дольфуса на посту канцлера Австрии, Муссолини охотно 
обращался к немецкому языку, но когда он беседовал на нем, то было заметно, что 
он испытывает явные трудности, в связи с чем дуче говорил медленно, тщательно 
подбирая немецкие слова. Вероятно, он не всегда точно понимал немецкую речь 
Гитлера с ее сильным австрийским акцентом, да еще сдобренную баварскими 
идиомами.
 О существе именно этого спора в гольф-клубе Альберони сам Муссолини никогда не 
упоминал. Однако позднее он ссылался на другие беседы, случавшиеся в ходе 
конференции в Венеции, когда они оставались вдвоем. Во время них «вместо 
обсуждения конкретных проблем Гитлер принимался пространно цитировать на память 
отрывки из „Майн кампф“ -
 этой скучнейшей книги, на чтение которой у меня никогда не хватало терпения».
 В самом конце государственного визита Гитлера в Италию Муссолини пригласил его 
прокатиться на моторной лодке по Венецианской лагуне. Гитлер, вместо того чтобы,
 расслабившись, развалиться на заднем сиденье и наслаждаться прогулкой, 
произнес длинную речь о своих расовых теориях. «В течение всей морской прогулки 
он разглагольствовал о превосходстве нордических рас, — рассказывал потом Сувич 
Штарембергу, — и порицал народы Средиземноморья, особенно итальянцев, за то, 
что в их венах течет негритянская кровь». Муссолини, посчитавший безнадежным 
делом спорить с этим человеком и устроившись поудобнее на кожаных подушках 
сиденья, молча слушал Гитлера, «несказанно забавляясь в душе бесплатным 
спектаклем», — добавил Сувич. На следующий день, когда Гитлер выехал из Венеции