провели бессонную ночь, решая, не следует ли Великобритании выступить с 
предупреждением Муссолини по поводу его возможного нападения на Абиссинию. Они 
решили, что его поддержка в их противостоянии Германии слишком важна для того, 
чтобы подвергать ее риску, и поэтому никакого предупреждения не последовало. 
Муссолини покинул Стрезу, полагая, что он достиг своей цели. И когда в июне 
было подписано англо-германское морское соглашение, его уверенность в том, что 
Великобританию абсолютно не волнует все то, что происходит в мире до тех пор, 
пока не возникает угроза ее собственным интересам, была вновь подкреплена.
 Четыре месяца спустя началось вторжение в Абиссинию. И в ту же осень, когда 
почти вся Западная Европа дружно, хотя и безуспешно, выступила против агрессии 
Италии в Африке, в голове Муссолини созрела и вышла на первый план идея альянса 
с некой могущественной страной, которая в открытую не противодействовала планам 
дуче.

 3

 Первый пробный шар в свое время был запущен самим Гитлером, который на 
протяжении всей своей политической жизни восхищался дуче и находился под 
сильным влиянием фашистских идеологических концепций и фашистских ритуальных 
процедур. В 1926 году Гитлер написал письмо в Рим с просьбой о фотографии дуче 
с его автографом. «Просим вас поблагодарить вышеупомянутого господина, за 
проявленные им чувства — холодно отреагировало итальянское министерство 
иностранных дел и посоветовало своему посольству в Берлине — сообщить ему в той 
форме, в какой вы сочтете необходимой, что дуче считает несвоевременным 
удовлетворить его просьбу».
 Хотя существуют некоторые веские основания предполагать, что немецкие нацисты 
еще в 1932 году подпитывались Италией финансово, сам дуче не имел никакого 
желания пятнать свою безупречную репутацию открытым контактом с «сомнительным 
авантюристом», который был их лидером. Даже после прихода Гитлера к власти в 
1933 году, что застало Муссолини врасплох, подозрительное отношение дуче к 
этому человеку и его скрытое презрение к нему не исчезли. Муссолини верил, что 
именно он заставил весь мир уважать фашизм и восхищаться им, и ему совсем не 
хотелось, чтобы это политическое течение было как-то замарано 
национал-социализмом, истоком которого, как в то время считал дуче, является 
«бунт древних германских племен, вышедших из девственного леса». Не было 
никаких сомнений в том, что Муссолини пользовался, как в Европе, так и в 
Америке, гораздо большим уважением, чем когда-либо это относилось или будет 
относиться к Гитлеру. Консервативные писатели и общественные деятели в 
двадцатых и начале тридцатых годов нашего столетия столь часто и притом от всей 
души расточали в его честь восторженные дифирамбы, поражавшие своей 
искренностью, что Муссолини легко поверил в то, что он действительно является 
величайшим государственным деятелем своего времени.
 В декабре 1924 года сэр Остин Чемберлен, тогдашний министр иностранных дел 
Великобритании, находясь с визитом в Риме, отозвался о нем, как о 
«замечательном человеке… работающем, не покладая рук, для величия своей страны».
 В последующие годы можно было нередко видеть леди Чемберлен в жакете с 
прикрепленным на нем фашистским значком. В 1927 году Уинстон Черчилль посетил 
Рим и во всеуслышание заявил, что «если бы он был итальянцем, то не снимал бы с 
себя фашистской черной рубашки». «Я не мог не поддаться, — объявил Черчилль на 
пресс-конференции, о которой сообщила „Тайме“, — как это было со многими 
другими людьми до меня, обаянию благородной и простой манеры держаться синьора 
Муссолини и его спокойного и беспристрастного поведения, несмотря на 
многочисленные заботы и проблемы, лежащие на его плечах. Каждый мог заметить, 
что он неустанно печется только о подлинном, как это он сам понимает, благе 
своего народа, а все остальное для него не представляет никакого значения… Если 
бы я был итальянцем, то я бы беззаветно последовал за Вами с начала до конца в 
вашей триумфальной борьбе со всепожирающим, неукротимым ленинизмом». На 
следующий день газета «Тайме» поздравила мистера Черчилля в связи с тем, что 
тот «проникся истинным духом фашистского движения». Ллойд Джордж публично 
согласился с Черчиллем в том, что корпоративная система «является весьма 
многообещающей концепцией». В 1928 году газета «Дейли мейл» продемонстрировала 
еще более выразительный образчик энтузиазма, когда на ее страницах лорд 
Родермер объявил, что Муссолини является «величайшей политической фигурой 
нашего века». Английский биограф дуче в чрезвычайно хвалебной книге, 
опубликованной в 1932 году, признал, что он действительно был «величайшим 
государственным деятелем нашего времени». Эту точку зрения разделяла, как она 
сама призналась, и газета «Манчестер гардиан», — вплоть до января 1939 года. И 
это не были исключительные примеры. На иностранных дипломатов и на визитеров, 
посещавших Рим с официальной миссией или неофициально, и удостоившихся чести 
беседовать с Муссолини в его роскошной резиденции в Палаццо Венеция, дуче 
производил неизгладимое впечатление и они с готовностью признавали это. Мистер 
Ричард Уэшберн Чайлд, посол США в Риме с 1921 по 1924 год, испытывал к дуче 
чувство уважения, граничившее с идолопоклонством. «Он смог не только добиться и 
закрепить почти всеобщее признание, — писал Уэшберн Чайлд в предисловии к „Моей 
автобиографии“ Муссолини, — он создал новое государство на основе новой 
концепции. Он смог не только изменить жизнь людей, но он также изменил их 
мышление, их сердца, их дух». Американский посол восторженно поведал о 
человеколюбии дуче и его мудрости, о его силе и динамичной энергии. Он был 
«грандиознейшей личностью земного шара нашего времени». Закрывая за собой дверь 
после беседы с ним, — писал Уэшберн Чайлд, — нельзя было отделаться от ощущения,