— Ваше выступление после освобождения в Гран-Сассо было добровольным или вас к 
этому принудили?
 — Меня к этому принудили
 — Почему вы дали добро на применение столь суровых мер по отношению к 
партизанам? Вы знали, что их подвергали пыткам?
 — У меня были связаны руки. Было очень мало возможности сопротивляться 
действиям Кессельринга и Вольфа. Много раз я говорил генералу Вольфу, что до 
меня доходят сведения о пытках и грубом обращении с людьми. И однажды он мне 
ответил, что только таким образом можно вытащить правду из этих людей. Его 
подручным в пыточных камерах удавалось выбить показания даже у мертвецов.
 Вопросы сыпались один за другим. Муссолини отвечал на каждый из них. У него 
пересохло горло, и он попросил пить. Ему дали стакан воды, а немного позднее — 
чашку кофе. Он выпил воду с жадностью, а затем погрузился в молчание, сложив 
руки на коленях и вперив взгляд в стену. Он стянул с себя немецкую шинель, 
бросил ее на пол и остался в мундире члена фашистской милиции, правда, без 
головного убора.
 А в это время колонна немецких войск получила разрешение продолжить путь на 
север. Спустя некоторое время в противоположном направлении, в Комо, в штаб 
местного отделения Комитета национального освобождения полетело донесение, 
подписанное политкомиссаром Франческо Терци, в котором он сообщал об аресте 
Муссолини и просил дальнейших инструкций.

 2

 Было около половины четвертого. Все дожидались ответного сообщения из Комо, 
вместе с которым должны были поступить инструкции Комитета национального 
освобождения относительно судьбы пленника. Между тем молодой командир 
партизанского отряда в Донго, граф Пьерлуиджи Беллини делле Стелле, решил не 
допустить попыток освободить столь важного пленника, для чего перевести его в 
более безопасное место. В семь часов вечера он принял решение отправить 
Муссолини дальше в горы и разместить в пограничных казармах в Джермазино.
 Тем временем опять начался сильный дождь, и сильно похолодало. Один из 
охранявших Муссолини партизан спросил его, не желает ли он вновь надеть шинель. 
«Я не желаю даже видеть немецкую форму», — ответил Муссолини и облачился в 
синий комбинезон, лежавший на полу в углу комнаты. В машине, которая повезла 
его в Джермазино, на него напала сильная дрожь. Эта была долгая утомительная 
поездка. Капли дождя хлестали по лобовому стеклу с такой силой, что водителю 
стоило немалого труда разглядеть дорогу перед собой.
 «Вы второй раз оказались пленником», — сделал робкую попытку завязать разговор 
один из охранников.
 «Такова жизнь, мой юный друг, — отозвался Муссолини, сделав попытку цинично 
пошутить, — такова моя судьба. Из праха я возник, и в прах обращусь».
 Казалось, при мысли о мученической кончине он немного воспрял духом. Когда 
прибыли в Джермазино, он выглядел почти счастливым. Его стражи развели огонь и 
приготовили ужин. Он завел с ними разговор, и создавалось впечатление, что он 
чувствует себя не пленником, а гостем этих людей. Его попросили 
засвидетельствовать, что с ним обращались хорошо. Он охотно написал на листе 
бумаги: «Сегодня, в пятницу, 27 апреля, на площади в Донго я был арестован 
бойцами 52-й бригады имени Гарибальди, — слова размашисто ложились на бумагу, — 
обхождение со мной во время и после ареста было хорошим».
 Муссолини сел за стол. Он был голоден и ел с аппетитом. Во время ужина и после 
него он беседовал с охранниками в той манере, в которой словоохотливый 
преподаватель поучает неопытных студентов. Вернее, беседа больше походила на 
лекцию. Он рассказывал молодым людям о своей поездке в Россию, о полете над 
бескрайней степью; он говорил о Сталине как о выдающейся личности, и о России, 
которую считал настоящим победителем в войне; он разъяснял сущность большевизма 
и национал-социализма; предсказывал крушение Британской империи. Охранники 
слушали его, не перебивая. Кем бы он ни был сейчас, но в течение последних 20 
лет он управлял ими, это нельзя было сбрасывать со счетов. Один из охранников, 
молодой человек по имени Мариони, рассказывал, что в «отдельные минуты 
Муссолини выглядел взволнованным, но страха не было на его лице. Казалось, 
собственная судьба его не волновала». Он сказал мне и моему приятелю: «Юность 
прекрасна, да, прекрасна!» Мой приятель улыбнулся на эти слова, а Муссолини 
продолжил: «Да, да, поверьте мне, юность прекрасна. Я люблю молодежь, даже если 
она поднимает против меня оружие». Затем он достал золотые часы из кармана и 
отдал нам со словами: «Возьмите на память обо мне».
 В одиннадцать часов он сказал, что устал и хочет спать. Они отвели его наверх 
в маленькую комнату с зарешеченным окном. У окна стояла кровать. Джорджио 
Буфелли, говоривший с Муссолини в машине по пути сюда, заметил черный предмет, 
высунувшийся из кармана дуче. Он принял его за рукоятку пистолета и робко 
указал на это. Муссолини покорно достал предмет из кармана и показал его. Это 
был футляр от очков. Буфелли закрыл дверь и запер ее на засов.
 В это время в Донго происходило следующее. В одной из комнат ратуши граф 
Беллини обнаружил Кларетту Петаччи. Ее задержали, так как при ней не оказалось 
паспорта, подтверждающего испанское подданство. Она уверяла, что является 
сестрой испанского посла в Республике Сало и что она заехала так далеко в горы, 
чтобы расспросить деревенских девушек, что они думают о судьбе Кларетты Петаччи 
в случае ее ареста партизанами. Беллини сообщил ей, что Муссолини арестован, но 
она сказала, что никогда с ним прежде не встречалась.
 «Я знаю, кто вы», — произнес Беллини.