т с собой полное уничтожение 
искусства для искусства, полное уничтожение индивидуалистического и 
эгоистического искусства с его ограниченностью и пессимизмом (в Европе и 
Америке нам следовало бы взяться за такую же широкую организацию разрозненных 
начинаний, идущих в том же направлении).
 В старых странах Запада, которые настолько циничны или безумны, что хвастают 
своей духовной миссией, в действительности презирают и губят всякую духовную 
жизнь. Глубокое падение науки и культуры, пошедших в услужение войне и 
социальной реакции, очевидно. Писатели, художники, ученые, вся интеллигенция – 
доведены до нищеты сильными мира сего, бросающими все народные средства до 
последней копейки в пропасть вооружения. Учащиеся не имеют будущего, а то 
немногое, что им остается, недостойно человека. Их дипломы – клочки бумаги. И 
как изобретатели, и как воспитатели, они приручены, закабалены – для 
материальной и идеологической подготовки войны, для эксплуатации пролетариата. 
Волей-неволей они вынуждены продавать свои мозги и становиться поставщиками 
идейной продукции для войны (бедными родственниками других поставщиков) или же 
полицейскими агентами реакции.
 А в других областях? Смертность. Когда-то смертность в России была очень 
значительна и превышала 30 человек на тысячу. За последние четыре года она 
упала с 27 до 17 человек на тысячу. Смертность в СССР все еще выше, чем в 
Англии, Голландии (15—14) и Новой Зеландии (исключительно благополучной в этом 
отношении: меньше 10), – но она уже меньше, чем в Испании и Венгрии (26), 
Румынии и Австрии (25), Италии (22), Германии и Франции (20).
 В начале 1934 года расходы на оборону составляют в советском бюджете 4,5 % от 
общей суммы (в Японии – 60 %, во Франции – 40 %, в Италии – 33 %). Красная 
армия насчитывает 562 000 человек. В японской армии – 500 000 солдат, Гитлер 
требует армии в 3 000 000 человек, как у Франции, но на самом деле в его 
распоряжении уже имеется, по самым скромным подсчетам, 600 000 – это при 
территории в 50 раз меньшей, чем СССР. [17] 
 В области вооружений Советский Союз сделал значительные успехи. В начале 1934 
года Ворошилов заявил, что если в 1929 году на одного красноармейца приходилось 
2,6 механических лошадиных сил, то в 1934 году – уже 7,74.
 В то время как советское производство развивалось огромными темпами, в то 
время как розничная торговля в СССР возросла на 175 %, – в 48 странах торговля 
упала до 42 % по сравнению с цифрами 1929 года, фонд заработной платы 
трудящихся сократился за период с 1929 по 1932 год с 43 до 26 миллиардов марок, 
с 53 до 28 миллиардов долларов, с 381 до 324 миллионов фунтов стерлингов. А с 
тех пор, как опубликованы эти статистические данные, положение в странах марки, 
доллара и фунта еще ухудшилось.
 В 1930—1932 годах в США лопнуло 5000 банков (убытки в 8,5 миллиарда долларов, 
несмотря на государственную субсидию в 850 миллионов). [18] 
 Германскому государству (в лице налогоплательщиков) пришлось в 1932 году 
выбросить на «оздоровление» пяти банков миллиард марок.
 Одновременно и тем же путем во Франции обанкротившимся почтенным банкам было 
дано 3 миллиарда. Возьмем первое попавшееся сообщение довольно умеренной 
газеты: в 1933 году в одном только Париже и департаменте Сены было 300 000 
безработных, 150 000 интеллигентов, впавших в нищету, и 120 000 банкротств. 
(Сейчас – в конце 1934 года – в Парижском округе 375 000 безработных).
 В 1930 году бюджетный дефицит составил в США 900 миллионов долларов, а во 
Франции – 2 миллиарда 800 миллионов франков; на следующий год американский 
дефицит утроился и достиг 2 миллиардов 800 000 000 долларов, а французский 
удвоился, достигнув 5 миллиардов 600 000 000 франков; предпоследний бюджет дал 
9 миллиардов дефицита [19] . В Италии дефицит равен 4 миллиардам лир, а в 
Америке государство в настоящий момент занимается нагромождением столь же 
драконовских, сколь и бесплодных мер, наперебой изобретаемых целой коллекцией 
первосортных мозгов. Во Франции, – не говоря уже о безнравственности Постоянной 
лотереи, – политическая инфляция, поток чрезвычайных постановлений позволяют 
брать француза за горло и выкачивать из него денежки. Дефицит растет повсюду – 
растет, хотя бешено повышаются налоги, хотя совращаются ставки государственных 
рабочих и служащих, пособия на безработицу и пенсии, хотя безобразно 
урезываются кредиты на развитие науки, на общественные надобности, на 
просвещение, на прогресс, хотя «конверсии» разоряют мелких вкладчиков. И хотя 
возникла новая экономическая мораль, состоящая в том, чтобы не платить долгов, 
во Франции неплатеж долгов Америке стал предметом национальной гордости для тех 
самых людей, которые поносили бошей, не желавших платить 600 миллиардов франков,
 ни у кого не взятых в долг. Французские куплетисты очаровательно высмеивают 
дядю Сэма: он кричит, что его одурачили, – можно ли иметь такой дурной вкус! 
Дефицит растет, несмотря, наконец, на запретительные пошлины, громоздящиеся все 
выше (курс на таможенную войну), – эту безумную систему вздувания цен, при 
помощи которой пытаются разрешить проблему; разрешимую лишь путем 
международного соглашения, невозможного при капитализме.
 Довольно типичный пример нелепой в отвратительной бессмысленности таможенных 
пошлин, пограничного грабежа  за счет народного потребления , – это кофе во 
Франции. Кофе – не предмет роскоши, это действительно один из необходимейших 
предметов народного питания. Кроме того, как раз в данном случае нельзя 
оправдываться защитой национального сельского хозяйства, ибо французские 
колонии производят лишь ничтожную часть кофе, потребляемого французской 
империей. К