кому были известны. Работы у них было еще немного, но уже появились первые 
«торгаши» компании «Экспорт-Лайну», уже заблестели, заиграли на серых одесских 
пирсах яркой позабытой краской первые новенькие «фордзоны», сеялки, веялки, 
бороны, косилки, а в пустые трюмы шел скот, грузили хлеб, горох. В этом живом, 
быстром, забитом до отказа звуками и запахами мире был у Сергея Королева свой 
уголок, куда тянуло его постоянно: Хлебная гавань.

Гавань была довольно далеко от Платоновского мола, но все-таки именно сюда 
тащил Сергей своих друзей купаться и загорать. Тут ныряли, в брызгах и пене 
гонялись взапуски, «на счет» пересиживали друг друга под водой, а потом 
продрогшие, посиневшие, в гусиной коже, втянув тощие животы, прижав к груди 
колени, обсыхали на черном теплом железе наполовину затопленной землечерпалки. 
Жорка Калашников и Котька Беренс опять поднимали громкий обезьяний спор о 
гимнастике, о подготовке к очередным состязаниям в «Соколе». Йоффик с Толиком 
Загоровским хихикали над душеспасительными тирадами Темцуника, вышучивали 
Александрова, со всей жестокостью юности судили очередное похмелье Бортневского,
 снисходительно сплетничали о девчонках. Этот железный островок был маленьким 
мальчишеским салоном. Сергей Королев был собеседником весьма пассивным и редко 
встревал во все эти споры-пересуды. И вовсе не потому, что ему было наплевать 
на дела в «Соколе» – он тоже занимался там гимнастикой и боксом. И с Темцуником 
у него были нелады. И к девчонкам – во всяком случае к одной – он не был 
равнодушен. Просто здесь его интересовало другое: в Хлебной гавани, неподалеку 
от мельницы Вайнштейна, за колючей проволокой базировался 3-й отряд 
гидроавиации Черноморского флота – ГИДРО-3.

Конечно, не сейчас заприметил он летающие лодки. Сергей следил за ними давно, 
едва появились они здесь в 1921 году. И давно задумывался над тем, как устроена 
эта громкая на слух и хрупкая на вид машина. Ведь она непохожа на змеев, 
которых он запускал с мола. Сколько наклеил он этих змеев! Тогда ему казалось: 
можно сделать такой змей, что он поднимет человека. Однажды он даже попросил у 
мамы две новые простыни: хотел привязать их к рукам и ногам и прыгнуть с 
высокой кирпичной трубы. Разбился бы наверняка... Змей – это чепуха. Главное – 
мотор, воздушный винт, как у Уточкина, который летал в Нежине...

Все сильнее и сильнее, как магнит, притягивал к себе Сергея Королева ГИДРО-3.

Под звонким этим названием скрывались восемь самолетов: шесть основных и два 
запасных, – восемь донельзя заезженных, латаных и перелатаных фанерных 
бипланчиков М-9 конструкции Григоровича.

Гидросамолет этот, испытанный в Баку еще в 1916 году, был для своего времени 
чрезвычайно удачным. Он отличался надежностью в воздухе, хорошей мореходностью, 
не боялся даже полуметровой волны, был прост в управлении и универсален в 
работе. «Морская девятка» – это и разведчик, и патрульный, и бомбардировщик, 
если требовалось. У стареньких одесских «девяток» была героическая история, они 
воевали с Врангелем, сражались на Днепре, а их командир, Александр Васильевич 
Шляпников, участвовал даже в штурме Зимнего дворца. «Девятки» были очень 
старенькими.

Сергей не знал об этом. Гидросамолеты были для него чудом, сказочным 
порождением двух бескрайних стихий – неба и моря. Сколько раз, сидя на ржавом 
боку землечерпалки, следил он, не отрывая глаз, как медленно и осторожно, с 
какой-то нежной одушевленностью выкатывалась из ангара тележка с гидросамолетом,
 как загорелые парни в тельняшках подхватывали его за борта и влекли к морю по 
деревянному настилу, осторожно опускали в воду. И вот уже летающая лодка плавно 
закачалась, задвигалась, словно ей не терпелось уйти поскорее туда, за волнорез,
 где начиналась ее дорога в небо. Поплавки на концах крыльев на секунду уходили 
в воду, но тут же упрямо выступали вновь, умытые, блестящие. Сверху 
гидросамолеты были сине-зеленые, под цвет морской волны, а снизу – ярко-желтые, 
так что даже в пасмурные дни бежали по воде от их крыльев солнечные блики.

«Девятки» носились по морю быстрее «Маяны», но ведь они могли еще и летать! 
Оттуда, из-за волнореза, они видели не только лестницу, бронзового Дюка, 
блестящие за зеленью бульвара окна «Лондонской», но и все, что было за 
лестницей, за спиной Дюка и тесными дворами «Лондонской», – весь город! 
Полететь на гидросамолете – это стало для Сергея манией, мукой, навязчивой 
идеей. Он не видел никаких путей к ее осуществлению. Он просто ходил в Хлебную 
гавань, сидел, смотрел и ждал случая проникнуть за заветный проволочный забор. 
Иногда он подплывал к деревянному настилу и пытался робко и неумело завязать 
разговор с теми счастливцами, которые жили за проволокой. Чаще всего его гнал 
часовой, и он опять сидел на землечерпалке в тоске и обиде на весь шар земной.

Но постепенно к нему привыкли, а может быть, увидели его страстное любопытство, 
незаметно наступило то самое неопределенное состояние, когда он почувствовал, 
что «втерся в доверие». И наконец, однажды он вступил на обетованную землю 
отряда гидроавиации.

Американский поэт и критик XIX века Генри Теодор Такермэн обронил однажды фразу,
 имеющую прямое отношение к герою этой книги: «Национальный энтузиазм – великая 
колыбель гения». Надо сказать, что существовало еще одно немаловажное