были в Армении и там этого насмотрелись, и еще приезжие упорствуют в том, что 
Леонардо путешествовал на их родину и, дескать, воодушевившись армянским 
центральнокупольным храмом, разрабатывал затем эту идею с большим постоянством, 
о чем свидетельствуют многочисленные рисунки. Таким образом, считают они, 
флорентиец оказался единственным, от кого впоследствии распространились проекты 
подобных церквей, когда алтарь помещается посредине, а молящиеся вокруг него 
равномерно. Однако применительно к архитектуре это слишком общие и широкие 
принципы, чтобы принадлежать одному человеку, времени или стране: во Флоренции 
в седьмом веке воздвигнут, а в двенадцатом усовершенствован и отчасти 
перестроен восьмигранный центральнокупольный храм – именно баптистерий Сан 
Джованни, который Леонардо мог видеть с детства. Когда же мы удивляемся и 
робеем перед мощью независимого внутреннего усилия, сфорца, не менее 
удивительным кажется согласованное какими-то тайными путями и способами 
одновременное возникновение в различных государствах и городах сходных вещей и 
намерений, как если бы неизвестная необходимость подбирала для работы в 
искусстве людей с похожими склонностями и устройством души, тогда как в другие 
времена подобные люди вынуждены были бы искать другое занятие.

Из осуществленных тогда построек в Милане наиболее круглая – церковь св. Сатира 
Мученика – возведена в 1480-м, за два года до появления здесь Леонардо; и этот 
урбинец Браманте, кажется, был бы доволен, если бы костлявые готические храмы 
внезапно оказались все поглощены упитанными и круглыми, то есть в противность 
тому, как это говорится в Писании, жирные коровы пожрали бы тощих. Когда в 1495 
году Донато было предложено па место готических, в старинном ломбардском духе 
барабана и купола церкви монастыря доминиканцев Санта Мария делла Грацие 
поставить другие, он с охотою на это согласился и, все быстро разрушив, 
поставил барабан в виде додекаэдра, или двенадцатигранника, – одного из 
правильных тел, выступающего, по мнению древних, в качестве прообраза небесной 
сферы. Быстро закончив кладку, Донато Браманте каждую из получившихся 
двенадцати граней поделил надвое при помощи арочек и колонок из обожженной 
глины; затем эти двадцать четыре снова поделил надвое, прикрепив посредине 
гирлянду либо венок, которые чередовались, действуя, таким образом, в духе 
метафоры Леонардо о бесконечно малых шагах, относящейся к трению.

Какую вещь ни возьми, что-нибудь она означает. Если у древних философов 
двенадцатигранник считался прообразом небесной сферы, знакомому с христианской 
символикой человеку известно, что восемь – это не иначе как воскресение. Однако 
не сразу можно понять, что имеет в виду Леонардо, когда рисует октаэдр, 
восьмигранник, и располагает по его сторонам или граням восемь малых 
окружностей: церковь ли с планом в виде октаэдра, поверх граней которого 
катятся восемь круглых капелл, или отнести рисунок к механике, если октаэдр 
здесь выступает в виде обоймы шарикового подшипника.

Я не вижу большей разницы, применять ли в подобных подшипниках шарики или же 
ролики, исключая ту, что шарики могут вращаться во всех направлениях, а ролики 
только в одном. Но если во время движения шарики или ролики соприкасаются, 
движение будет более медленным, так как при их касании сила трения будет 
действовать в противоположном направлении. Если же шарики или ролики находятся 
на расстоянии друг от друга, это облегчает движение.




57


Применительно к временам, когда могли совместно работать, советоваться и 
считаться приятелями урбинец Донато Браманте и флорентиец Леонардо да Винчи, 
надо отказываться от обычного укоренившегося высокомерия позднейшей эпохи 
относительно всех предыдущих и, имея в виду величие произведений некоторых 
наших предшественников, по крайней мере принять как возможное величайшую 
глубину их рассуждения и понимания.

Человек отличается от животных только тем, в чем он является необычайным и 
показывает себя как существо превосходное, а именно – там, где природа кончает 
создавать свои виды, человек из всего созданного природой начинает при помощи 
той же природы создавать бесконечные виды.

Наземные животные, говорил Леонардо, обладают подобием в членах тела, то есть в 
мускулах, нервах и костях, и больше отличаются длиной, толщиной и другими 
размерами. Поэтому знающему анатомию легко, как он выражается, сделаться 
универсальным строителем. Но из груды лошадиных костей возможно ли, так сказать,
 меняя местами части машины, изготовить медведя или лису?

– Нет, невозможно, – отвечает изобретатель. – Даже воспользовавшись костями 
животных одинакового размера и возраста, нельзя сложить другое животное, потому 
что, если создатель определил какой-нибудь вещи нужное место, решение его 
окончательное, а место единственное.

– Какая же польза от таких аналогий?