виде великомученицы Варвары ради спасения герцога, ее супруга. Тогда секретарь 
Бартоломео Калько с выражением величайшей угодливости сказал:

– Святая Варвара, насколько я это знаю, также покровительствует артиллерии. 
Супруг вашей светлости со временем непременно отличится в военном искусстве; 
имея в виду, что магистр Леонардо славится не только как живописец, но и как 
редкостный знаток артиллерии…

Герцогиня не дала возможности секретарю довести до конца его хорошо задуманное 
высказывание и, внезапно разозлившись, сказала:

– Покуда его светлость сражается с зайцами и обходится без артиллерии.

Тогда Леонардо сказал:

– Кровожадного зверя возможно уподобить жестокому неприятелю, а неудобства, 
которым охотник себя обрекает, – бедствиям, какие бы он испытывал в военном 
сражении. Что касается предложения вашей светлости, – обратился он к герцогине,
 – то, когда я исполню другие важные поручения и закончу Коня, я смогу 
приступить к работе согласно вашему замыслу. Теперь же я предлагаю обдуманный в 
подробностях проект купальни на месте обветшавшего храма Венеры поблизости от 
дворца Мирабель, с устройством, позволяющим согревать поступающую из источника 
воду солнечным жаром.

– На месте храма Венеры герцогиня Миланская предпочитает видеть часовню, – 
проворчал Джангалеаццо, – а купалась она в последний раз, когда ее крестили. 
Что ты там смотришь, дурак? – громко спросил он шута, который, изловив что-то в 
складках одежды, спрятал добычу в горсти и, припавши ухом, внимательно слушал, 
одновременно другою рукой призывая всех смолкнуть, а затем, раскрывая ладонь, 
сдунул находившееся там, по-видимому, крохотное животное и, сгибаясь в три 
погибели, захохотал.

– Тончайшим слухом мне удалось уловить мгновение, когда блоха испускает 
накопившийся в ее животе ветер, – сказал герцогу шут, выпрямляясь, насколько 
это возможно при его несчастном уродстве, – для вашей светлости я сочиняю 
трактатец о паразитах, где намерен сообщить новые сведения сверх того, что 
известно воспитателю блох и других подобных животных, знаменитому автору 
Ротелло ди фико.

Здесь шут протянул несоразмерно длинную руку, указывая на Леонардо. Отвечая 
обидчику, флорентиец сказал:

– Деметрий Афинский Полиоркет, или Разрушитель городов, говорил, что не видит 
разницы между словами и речами бессмысленных невежд и звуками и шумами, 
произносимыми брюхом, заполненным избытком ветров. Действительно, ваша 
светлость, – корпусом Леонардо повернулся к этому кривляке, присевшему поодаль 
от своего повелителя, между тем как лицо говорящего по-прежнему было обращено к 
герцогу Джангалеаццо, – Деметрий сказал это не без основания, так как нет 
разницы, откуда такие люди испускают звук, поскольку цена и сущность звуков 
одна и та же.

Тут все присутствующие, в их числе герцогиня, весело рассмеялись, тогда как 
Леонардо торжествовал, ожидая, каким из указанных способов ответит ему этот 
необдуманно на него напавший.

При телесной слабости герцога и малой выносливости к лишениям, неизбежным в 
открытом поле и в лесу, когда ветви деревьев больно хлещут по лицу, а колючий 
терновник впивается и жалит всадника и лошадь и та, в свою очередь, 
подбрасывает ношу в седле без всякой мерности и к подобной скачке невозможно 
приспособиться и привыкнуть, Джангалеаццо всему на свете предпочитал гудение 
егерского рожка, лай собак, свист прислуги и так далее. К обиде других 
напрашивающихся сопровождать герцога во время прогулки, тот выбирает Леонардо, 
который не ест мясную пищу и охоту называет pazzia bestialissima, или зверское 
безумие, несправедливое и жестокое, поскольку нападают на невооруженный народ, 
имеющий при себе только крылья, плавники или копыта, чтобы спасаться.

Что может быть приятнее, нежели имеющий досуг образованный собеседник? 
Неудивительно, если герцог Миланский, в свое время обучавшийся древним языкам у 
природного грека Ласкариса, обращается к Мастеру, ссылаясь на Аристофана, у 
которого в одной из комедий Сократ объясняет жужжание комара исхождением газов 
из его кишечника.

– Не скажешь ли ты, каким органом муха производит неустанное свое жужжание? – 
спрашивает Джангалеаццо, встряхивая гладко расчесанными светлыми волосами, 
названными Беллинчоне в одном из его сонетов гривою миланского льва.

– Если бы мухи производили звук, слышимый при их полете, ртом или другим 
отверстием, – сказал Леонардо, – то поскольку звук этот долгий и непрерывный, 
понадобился бы внутри мех, намного превышающий размеры животного, способный 
выгонять такую большую и длинную струю воздуха. Кроме того, должно было бы