долина сверкает самыми яркими и веселыми красками. В особенности красивы 
отражающие голубое небо каналы, расчертившие поля далеко видными правильными 
квадратами, так что местами долина напоминает скатерть, накрытую сообщающимися 
сосудами: воспользовавшись стремлением жидкости растечься, заполняя низины и 
частично покрывая возвышенности и образуя ровную поверхность или идеальную 
сферу, воду направляют, куда нужно для орошения, с помощью разделительных 
заслонок.

После Аббиатеграссо, внимательно оглядевши уступчатую колокольню, сооруженную 
этим урбинцем Донато, деятельность которого удивляла размахом даже и привычных 
людей, всадники свернули на тропу вдоль ветви канала, прорытой отсюда до Павии, 
тогда как старейшее русло имело направление к Виджевано. Тут речь зашла об 
Аристотеле, происходящем от болонских Фиораванти, и под таким именем, данным 
ему при рождении, а не за его заслуги впоследствии, как это бывает, широко 
известном в Италии в других странах. Болонский Аристотель как раз соорудил 
водный путь в Павию, находясь в то время на службе у герцога Миланского. Затем 
же, преследуемый некоторыми работодателями за какую-то выходку, он был вынужден 
удалиться в Россию, и никто о нем больше не слыхал. Франческо горько посетовал, 
что в отличие от живописца, слава которого посмертно укрепляется и он за гробом 
приобретает не доставшееся ему при его жизни, величайшие инженеры скоро 
оказываются забытыми. Между тем Аристотель Фиораванти был знаменит не только 
каналами и мелиорацией, но необычайными рискованными предприятиями, когда 
выпрямляются наклонившиеся башни и дома передвигаются с одного места на другое, 
что он проделывал во многих городах, споривших за его присутствие и не чаявших, 
как его благодарить.

– Однако, – сказал Франческо ди Джорджо, близко знавший болонца, – исправление 
наклонившейся башни оставляет след, настолько же мало заметный, как и 
пролетающая в воздухе птица или движение рыбы в воде.

Леонардо вполне с этим согласился и стал с горячностью порицать высокомерие и 
всевозможные неуместные требования заказчиков, будто бы рассчитывая впредь на 
согласие и доброжелательность собеседника. Но когда в продолжении разговора он 
настаивал на применении математики к искусству архитектуры, сиенец ему отвечал:

– Что до математики, она скорее понадобится немцам с их тощими формами, 
непрочно держащимися без костылей; но и те обходятся лекалами и накопленным 
опытом, поскольку со временем воображение научается ясно показывать, а память 
судить, удержится ли, не сломившись, та или другая арка или перекрытие. 
Витрувий не сообщает ничего достоверного о математических способах, однако же 
римляне возводили постройки столь прочные, что, если их по необходимости 
разрушают, это не всегда легко удается.

– Чем же другим, как не пренебрежением математикой, возможно объяснить, что 
Миланский собор до сих пор не имеет купола? – спросил Леонардо.

– А тем, – отвечал остроумный сиенец, – что это сооружение слишком уродливо, 
чтобы быть прочным.

Отчасти пренебрегавший теорией Франческо, достигнувши пятидесятилетнего 
возраста, к 136 постройкам в Урбино и еще немалому количеству и в других местах 
добавил трактат об архитектуре, соглашаясь таким образом с Витрувием, который 
определяет теорию как возможность находчиво объяснить выполненное на практике 
произведение. Что касается пользы, то из множества различных капителей, 
карнизов, фигурных наличников, каминных и других украшений дворца урбинских 
герцогов, отстроенного заново Франческо ди Джорджо, сиенцем, вместе с 
архитектором Лаураной из славянской Иллирии, в трактате приведена едва ли 
четвертая часть. И удивительно, как все они тщательно вычерчены с помощью 
инструмента или нарисованы от руки – в этом трактат напоминает известные 
образцы для вышивания, распространяемые между любителями. В других разделах 
Франческо показывает машины, поднимающие тяжести, и водоподъемные, шлюзы и 
пристани, крепости и временные оборонительные сооружения, а также рассуждает об 
архитектурной пропорции, с большим упорством отыскивая в красивых постройках 
численные отношения, свойственные фигуре человека. Но если в авторском 
предисловии Франческо с запальчивостью предупреждает профанов, чтобы де не 
совали свой нос, куда им заказано, одновременно обещая любознательным пробудить 
в них желание изобретать, в дальнейшем он не дает подходящего для этого способа,
 а то, как действовал сам, не показывает. Между тем много впоследствии 
сравнительно с временем описываемой инспекции в Павию, когда надобность в 
изобретениях неимоверно возрастет, появится своего рода азбука, облегчающая 
работу изобретателя. Подобно типографу, набирающему свинцовыми литерами 
разнообразные тексты, тот из ограниченного количества деталей машин, сочетая их 
по-разному, станет создавать бесконечные превосходные изобретения. Но откуда 
сиенцу было знать, что такая изумительная азбука уже теперь, задолго до 
необходимости ее применения, можно сказать, шевелясь, созревает в душе 
Леонардо? Если же флорентиец не колеблясь приобретает, кажется, бесполезный ему 
манускрипт у автора за двадцать дукатов, тогда как близкое по размеру 
произведение, вышедшее из типографии, обошлось бы покупателю не более чем в два 
дуката, – это показывает величайшую предусмотрительность Мастера, который 
поступает подобно дикой пчеле, не пренебрегающей малейшим источником питания,