|
столетия напоминают картину сотворения мира в поэме Эмпедокла, где описываются
причудливые сочетания органов у животных, первоначально появившихся на Земле.
Симптомом отсутствия внутреннего совершенства в теории элементарных частиц было
обилие эмпирических величин, фигурирующих в этой теории. Каждая эмпирическая
константа означает, что в данном пункте обрывается единая цепь каузального
объяснения, что мы вводим некую величину, не объясняя, почему она именно такая,
а не какая-либо иная. Для Эйнштейна идеалом научной картины, мира была картина,
не содержащая эмпирических постоянных. В теории элементарных частиц сохранялись
основные эмпирические величины - значения масс и зарядов, свойственных частицам
различных типов.
В целом состояние теории элементарных частиц характеризуется отсутствием
"внутреннего совершенства".
В свою очередь конструкции Эйнштейна, выдвинутые в тридцатые - пятидесятые годы,
были лишены "внешнего оправдания". Они не противоречили фактам, но и не
находили
того experimentum crucis, который становится исходным пунктом преобразования
картины мира. Концепции элементарных частиц, быстро сменявшие одна
354
другую (иногда уживавшиеся одна с другой) на страницах физических журналов, не
были достаточно "безумными" в смысле логической парадоксальности, в них
отсутствовал достаточно глубокий разрыв с классическими понятиями. Конструкции
Эйнштейна были недостаточно "безумными" в смысле парадоксального
экспериментального результата как основы новых конструкций. Такие результаты
накоплялись в "официальной" теории элементарных частиц: недаром в ней появилось
а качестве вполне определенной величины понятие "странности" и множество
понятий, не получивших такого названия, но не менее странных.
Можно ли предположить, что разошедшиеся линии развития науки пересекутся? Будет
ли построена теория, соединяющая новые, гораздо более парадоксальные с
классических позиций, более "безумные" общие идеи с однозначным объяснением
всей
совокупности парадоксальпых фактов, найденных в физике элементарных частиц?
Путь к такой теории достаточно далек. Теоретической физике придется не раз
вспомнить слова, написанные Эйнштейном незадолго до смерти, в феврале 1955 г.,
Максу фон Лауэ в ответ на приглашение в Берлин на заседания, посвященные
пятидесятилетию теории относительности.
"Старость и болезнь, - писал Эйнштейн, - делают мой приезд невозможным и,
признаться, я благодарен судьбе: все, что связано с личным культом, мне всегда
было крайне неприятно. В данном случае речь идет о развитии мысли, в котором
участвовали многие и которое далеко не закончено... Если долгие поиски меня
чему-либо научили, то их итог таков: мы гораздо дальше от понимания
элементарпых
процессов, чем полагает большая часть современников (тебя я не включаю), и
шумные торжества не соответствуют современной ситуации" [5].
5 Seelig, 396-397.
Это письмо хорошо иллюстрирует основное в позиции Эйнштейна: она не успокаивает,
а побуждает; Эйнштейн не останавливается на какой-то уже найденной старой
истине
(в том числе на классическом представлении о микропроцессах), а видит
незавершенность новых идей.
355
Он критикует их не с классических, а по существу с квантово-релятивистских
позиций. Ведь в этом же письме говорится о незавершенности развития теории
относительности. Ее дальнейшее развитие должно обосновать квантовые
закономерности.
Но само признание незавершенности современных идей приобретает сколько-нибудь
определенный смысл только в том случае, когда в принципе предвидится создание
|
|