е историю дважды, и я считала, что он должен хорошенько 
поразмыслить над происшедшим. Карим только моргал, слушая меня.
 Я проводила его в аэропорт. Он был подавлен и неразговорчив. Я возвращалась к 
детям со странным чувством, далеким от радости. Как выяснилось, не так уж и 
радостно заставить мужчину подчиниться.
 Через месяц я позвонила Кариму, чтобы узнать о его решении. Он признался мне, 
что вся его жизнь без меня ничего не значит, и хотел, чтобы мы вернулись, и все 
стало, как раньше. Я заявила, что удивлена его надеждой на нормальную жизнь 
после того, как он своими руками разрушил нашу любовь. Мы были счастливой парой,
 у нас было все – любовь, благосостояние, дети. Он разрушил все, а вовсе не я!
 Мы вернулись в Эр-Рияд. Я взглянула на встречавшего нас Карима: на дрожащих 
губах его блуждала робкая улыбка. Абдулла с девочками в восторге бросились к 
отцу. Я была рада за детей.
 Дома все показалось мне чужим. Слишком много случилось за последний год, чтобы 
я с легкостью смогла стать прежней Султаной. Борьба за себя и детей закалила 
меня, сделала жестче. Мне хотелось чем-то заняться, делать какое-то дело. Я 
решила, что продолжу свое образование, ведь теперь в Саудовской Аравии 
появились даже колледжи для женщин. Я хотела жить нормальной жизнью, оставив 
позади бессмысленное существование принцессы королевского дома.
 Что же касается Карима, то мне нужно было время,, чтобы стереть из памяти 
воспоминания о той боли, что он причинил мне. Карим был главным человеком в 
моей жизни, пока не разрушил наш союз своим намерением жениться па другой. 
Что-то в наших отношениях исчезло, и теперь Карим был для меня чуть больше, чем 
просто отцом наших детей.
 Карим делал все, чтобы вернуть былые отношения, и не раз говорил мне, что 
тяжело переживает размолвку. Он всячески пытался восстановить свой авторитет в 
моих глазах и часто говорил, что если я так и буду продолжать судить его за 
прошлые прегрешения, то жизнь наша и детей станет сплошным чадом. Я не отвечала,
 но знала, что он прав.
 Семейная драма осталась позади, но вкус мира был далеко не таким сладким, как 
бы мне хотелось! Я часто думала, что все душевные травмы, которые достались мне 
в этой жизни, были нанесены мужчинами, и кончилось это тем, что среди 
представителей противоположного пола не осталось пи одного мужчины, которого бы 
я высоко ценила!




 БЕЛАЯ НАДЕЖДА


 Незаметно пролетело время, и наступил август 1990 года. На нашей вилле в 
Джидде в самом разгаре была великосветская вечеринка, когда нам сообщили 
ужасную новость о том, что двое наших соседей попали в самую гущу событий на 
границе крошечного государства Кувейт. Мы с Каримом принимали около двадцати 
человек из самых близких наших друзей и не узнали бы новостей, если бы не 
Абдулла, который в своей комнате слушал Би-Би-Си. Когда он сообщил нам эту 
новость, в комнате сначала повисла тишина, а затем раздался недоверчивый гул.
 Мало кто из саудовцев, даже те, кто принимал участие в переговорах между 
Кувейтом и Ираком, всерьез верили, что Саддам Хуссейн окуппирует Кувейт. Карим 
только недавно присутствовал на конференции, которая закончилась в Джидде 1 
августа 1990 года. Кронпринц Кувейта, шейх Сауд аль Абдулла аль Салем аль Сабах,
 только что вернулся в Кувейт с надеждой, что войны удастся избежать.
 Когда сын крикнул, что иракские войска продвигаются к столице Кувейта, всем 
стала ясна серьезность ситуации. Я сразу подумала о том, смогут ли спастись 
члены многочисленной семьи Аль Сабахов. Я, как мать, в первую очередь 
волновалась о судьбе невинных детей.
 Я смотрела на Карима, находившегося в тот момент па другом конце гостиной и 
видела, что несмотря па кажущееся спокойствие, он взбешен. Иракцы нарушили 
договор, в результате чего наше правительство оказалось в весьма неловком 
положении – оно всячески отрицало возможность войны. Карим бросил па меня такой 
взгляд, что мороз пробежал у меня по коже. Я поняла, что он, как и другие члены 
королевской семьи, присутствующие здесь, скоро отправится на экстренный 
семейный совет. Я часто слышала, как Карим говорил о варварском режиме Саддама 
Хуссейна. Он говорил также, что иракцы по природе своей агрессивны. Это 
проявляется как в личной жизни, так и в масштабах всего государства, ставшего 
поистине полицейским.
 Сама я мало что знала о политических событиях, происходящих в арабском мире, 
так как вся информация в Саудовской Аравии подвергается жестокой цензуре, а 
паши мужья не любят распространяться о своей политической деятельности. Впрочем,
 мнение Карима полностью совпадало с тем, что я слышала от одного иракца. 
Несколько лет назад, обедая в одном лондонском ресторане с Каримом, Аса-дом и 
Сарой, я была потрясена рассказом одного случайного знакомого-иракца о том, как 
он убил своего отца из-за несогласия по финансовым вопросам.
 Этот человек послал своему отцу деньги, которые заработал, каким-то удачным 
вложением капитала в Париже. Его отец, к тому времени овдовевший, без памяти 
влюбился и потратил все деньги сына на дорогие подарки своей любовнице. 
Вернувшись домой, сын обнаружил, что его сбережения пущены на ветер, и принял 
единственно правильное, по его мнению, решение – пристрелил своего отца.
 Карим, помню, принялся громко возмущаться этим беспрецедентным, по его мнению, 
поступком. Отцеубийца страшно удивился реакции моего. мужа и заявил:
 – Но он же потратил мои деньги! Они же были моими! – Этот человек считал, что 
это более чем веская причина, чтобы лишить жизни собственного отца!
 Карим не смог вынести подобной наглости и бесстыдства. Он вскочил со своего 
места и громко приказал иракцу убираться прочь. Тот поспешил унести ноги, а 
Карим возмущенно прорычал, что подобный ужас – вовсе не редкость для Ирака, где 
никто не осудит человека за убийство собственного отца.
 Карим, подобно всем саудовским мужчинам, боготворил своего отца и всячески 
выказывал ему уважение. Он не посмел бы не только повысить на от