зжают в Саудовскую Аравию, чтобы служить саудовцам, и ничего 
более. Даже моя мать, которая была доброй и участливой женщиной, редко 
интересовалась проблемами слуг. Впрочем, у псе по было па это времени, так как 
па ней лежало все хозяйство, да плюс к этому надо было угождать требовательному 
отцу. Что касается меня, то мне нечем оправдать своего равнодушия. Для меня в 
течение долгого времени слуги тоже были всего лишь роботами, созданными для 
моего удобства. А слуги считали меня доброй, только потому, что я хоть изредка, 
но спрашивала у них, как дела! Нелегко признать свой эгоизм, когда сам считаешь 
себя чувствительным человеком. С невозмутимым лицом Марси принялась массировать 
мне ноги и рассказывать свою историю.
 – Мэм, прежде чем я уехала с Филиппин, я попросила того ливанца дать мне адрес 
работодателя Мадлен. Он долго отказывался, мол, это не разрешено. Я обманула 
его, мэм, ска-зав, что мать Мадлен просила меня передать ей кое-какие вещи. Я 
долго упрашивала его, и наконец он дал мне номер телефона и сказал, в каком 
районе Эр-Рияда находится место работы Мадлен.
 – Она работает у принца?
 – Нет, мэм. Ее хозяин живет в районе, который называется Аль Малаз, это в 
получасе езды отсюда.
 Наш дворец располагается в районе Аль Насирийя, престижном месте, где обитает 
большинство членов королевской семьи. Это самый богатый район Эр-Рияда. В 
районе Аль Малаз я однажды была несколько лет тому назад и помнила, что там 
много красивых вилл и дворцов, в которых, судя по всему, жили богатые 
бизнесмены.
 Я знала, что Марси запрещено покидать виллу, за исключением специальных 
ежемесячных поездок за покупками, организуемых Омаром для прислуги. Наши слуги, 
как и повсюду в Саудовской Аравии, работали семь дней в неделю, пятьдесят две 
педели в году, и я недоумевала, как Марси умудрялась ускользнуть из дому, чтобы 
навестить свою подругу.
 Я спросила ее:
 – Марси, как тебе удается ездить в Аль Малаз?
 Она помедлила и ответила:
 – Мэм, вы знаете Антуана, шофера-филиппинца?
 У пас было четыре шофера – два египтянина и два филиппинца. Меня возил Омар 
или второй египтянин. Филиппинцы обычно ездили за покупками.
 – Антуан? Это тот молодой шофер, который всегда улыбается?
 – Да, мэм, это он. Мы с ним встречаемся, и он согласился помочь мне найти 
подругу.
 – Марси! У тебя есть возлюбленный! – Я рассмеялась. – А как же Омар? Он ведь 
следит за всей прислугой. Как ты умудрилась сделать это так, что он не заметил?
 – Мы подождали, пока Омар со всей семьей поедет в Эт-Таиф, и только тогда 
решились исполнить наш план. – Марси улыбнулась, увидев мое довольное лицо. Она 
знала, что ничто не порадует меня так, как любой обман мужчин в пашем доме. – 
Сначала я позвонила по телефонному номеру который дал мне ливанец па Филиппинах.
 Я сказала, что у меня письмо от матери Мадлен. После долгих переговоров мне 
описали виллу и сказали, где она находится. Антуаи поехал туда и нашел этот дом.
 Там он передал письмо для Мадлен. Письмо у Антуана взял какой-то йеменец. 
Прошло две недели, и Мадлен позвонила мне по телефону. Я едва могла слышать 
подругу, так как она говорила шепотом из боязни, что кто-нибудь узнает, что она 
воспользовалась телефоном… Она сказала мне, что находится в крайне тяжелом 
положении и попросила о помощи. По телефону мы договорились, что делать.
 Я остановила Марси, сказав, что не надо больше массировать мои ноги, поджала 
их под себя и с нетерпением ждала продолжения рассказа. Я понимала, как они с 
Мадлен рисковали, и мой интерес к смелой филиппинке возрастал с каждой минутой. 
Она спокойно продолжала:
 – Прошло два месяца. Мы были уверены, что летом у нас появится возможность 
встретиться. Единственно, мы опасались, что хозяин Мадлен возьмет ее с собой в 
Европу. К нашему счастью, он велел ей оставаться в Эр-Рияде. Когда вся ваша 
семья вместе с Омаром уехала из города, я спряталась па заднем сиденье 
автомобиля, и Антуан отвез меня к Мадлен.
 Голос Марси дрожал, когда она заговорила вновь.
 – Я сидела в машине, а Антуан позвонил в двери виллы. Я была удивлена, увидев, 
в каком запустении находится вилла: краска облупилась, ворота заржавели, чахлая 
зелень по желтела от недостатка влаги. Сразу было видно, что это нехорошее 
место. Я подумала, что моя подруга в опасности, раз она работает в таком доме.
 Я почувствовала беспокойство еще до того, как меня пустили внутрь. Антуан 
позвонил три или четыре раза, прежде чем за воротами послышалось какое-то 
шевеление. Все было именно так, как описывала Мадлен. Старый йеменец, одетый в 
потрепанный халат, открыл ворота. У пего был сонный вид, а на уродливом лице 
гримаса явного недовольства. По-видимому, мы разбудили его.
 Мы с Антуаном были напутаны, и голос моего друга дрожал, когда он спросил, 
нельзя ли поговорить с мисс Мадлен. Йеменец едва понимал по-английски, а Антуан 
плохо, знает арабский. Наконец они кое-как поняли друг друга, и йеменец сказал, 
чтобы мы убирались прочь. Он махнул рукой и принялся закрывать ворота, когда я 
выскочила из машины и разрыдалась. Сквозь слезы я сказала ему, что Мадлен – моя 
сестра, а я только что приехала в Эр-Рияд и работаю в доме одного из принцев. Я 
думала, что это испугает его, но он и глазом не моргнул. Я махала перед его 
носом конвертом с письмом, которое недавно получила из дому, и говорила, что 
наша мать смертельно больна и что мне надо хоть несколькими словами 
перекинуться с Мадлен, чтобы передать ей последний привет от матери.
 Мысленно я молила Бога, чтобы он простил мне эту ложь, и Господь услышал меня. 
Йеменец смилостивился, услышав слово «мать», ск