Тогда Вилльнёв, решась уже более не отступать, написал адмиралу Декре последнюю 
свою депешу: "Весь флот под парусами... Ветер SSW, но я полагаю, что это только 
утренний ветерок. Усмотрено нами 18 неприятельских судов; следовательно, по 
всей вероятности, жители Кадикса скоро дадут вам знать о нас... Этот выход 
внушен мне единственно желанием следовать намерениям Его Величества и 
употребить все усилия к тому, чтобы исчезло неудовольствие, возбужденное в нем 
происшествиями последней кампании. Если настоящая экспедиция удастся, я с 
радостью готов верить, что иначе и быть не могло, и что все было рассчитано как 
нельзя лучше, к пользе дела Его Величества". 

XV. Выход соединенного флота 20 октября 1805 года 

Итак, Вилльнёв снялся с якоря и шел сражаться; но шел без уверенности. Над этой 
храброй, преданной эскадрой витала опасность гибели; адмирал страшился этого, 
хотя не мог дать себе ясный отчет в своих опасениях. Конечно, немалое влияние 
на него имело воспоминание об Абукире; но что в его депешах всего чаще 
составляет предмет его жалоб? Недостаток морского навыка в офицерах и матросах, 
недостаток военного опыта у капитанов, недостаток слаженности при 
маневрировании. Без сомнения, эти жалобы были основательны и важны; однако было 
зло еще более существенное, зло, которое Вилльнёв никогда не старался исправить,
 и на которое еще в 1802 г. так ясно указал знаменитый инженер Форфе. Вот что 
писал он в одной брошюре, на которую в эту эпоху обратили так мало внимания: 
"на самом деле одна артиллерия может решить вопрос превосходства на море. 
Забавно слушать иногда, как часто и долго рассуждают и спорят из-за того только,
 чтобы определить причину превосходства англичан!.. Четырех слов довольно, 
чтобы ее указать... У них корабли хорошо организованы, хорошо управляются, и 
артиллерия их хорошо действует... У вас же - совершенно противное!.. Когда у 
вас будет то же, что у них, вы в состоянии будете им противиться... вы даже 
побьете их". Действительно, кто захочет представить себе разрушительное 
действие массы металла, общий вес которой часто простирается до 3000 фунтов{76},
 выброшенной в пространство со скоростью 500 метров в секунду, и встречающей 
внезапно на пути своем проницаемую преграду, которая при ударе раздирается, и 
расщепляется на обломки еще более гибельные, чем сами ядра, - кто это себе 
представит, тот поймет всю грозную силу первых залпов линейного корабля. Вместо 
того, чтобы рассеивать эту неодолимую силу, как делали тогда французы{77} в 
надежде, что она встретит в пространстве чуть видную цель, как например, снасть 
или даже стеньгу, англичане лучше рассчитывали и избирали цель более 
приметную - батарейную полосу неприятеля; они усеивали телами убитых 
неприятельские палубы, между тем как французские ядра пролетали у них над 
головами{78}. Притом, английские канониры, лучше обученные, нежели французские, 
соединяли с верностью в пальбе редкую быстроту в действии орудиями. В 1805 г. 
не на всех кораблях, но на хороших, как например: на "Фудройане", где имел 
перед тем свой флаг Нельсон, на "Дреднауте", с которого только что пересел 
Коллингвуд, английские канониры дошли до того, что делали по выстрелу в минуту. 
В ту же эпоху лучшие французские канониры делали по одному выстрелу в три 
минуты. Этому-то тройному превосходству англичан дoлжно бы французам приписать 
свои неудачи с 1793 г. Этому-то "граду ядер", как выражался Нельсон, Англия 
обязана была владычеством над морями, и он сам обязан был победами при Абукире, 
а потом при Трафальгаре. 

Ветер, помогший Вилльнёву и Гравине выйти из Кадикса, вдруг посвежел. При 
взятии рифов некоторые из испанских кораблей увалило под ветер, и, задержанная 
этим обстоятельством, союзная эскадра отходила от берега очень медленно{79}, а 
Нельсон между тем, уже извещенный своими фрегатами о движении ее, летел к ней 
под всеми парусами. Но вскоре за сильными порывами последовал штиль, и ночь 
наступила прежде, чем противники успели опознать друг друга. Тогда в разных 
пунктах горизонта показались огни. То были сигналы английской эскадры и ее 
крейсеров. Частые пушечные выстрелы, бенгальские огни, ярко блиставшие среди 
глубокого мрака, - все это напоминало Вилльнёву, что он тщетно будет стараться 
скрыть свои движения от бдительных взоров противника. К 9 часам вечера он 
признал необходимым устроить свою эскадру и сделал сигнал: построиться в линию 
баталии{80}. 21 октября 1805 г., день, плачевно памятный для французов, застал 
оба флота на параллели мыса Трафальгара. Нельсон в продолжении ночи расчетливо 
умерил быстроту своей погони и к утру удержался у Вилльнёва на ветре. На 
восходе солнца он дал время кораблям своей эскадры сблизиться между собой и 
искал глазами неприятеля. От него милях в 20 или 15, рассеянный на большом 
пространстве, союзный флот шел к проливу, придерживаясь берега Андалузии, еще 
прикрытого утренним туманом{81}. 

В первый раз оба флота находились в присутствии друг друга. Немедленно общая 
деятельность оживила ряды их: французские и испанские корабли спешили исправить 
наскоро устроенную ими ночью линию баталии; английские ставили все возможные 
паруса и, держа лисели с обеих сторон, спускались на неприятеля. В 8 часов 
Вилльнёв, убедясь, что генеральное сражение неизбежно, без всякого признака 
слабости к этому приготовился, и опытным глазом избрал себе боевую позицию{82}. 
Суда его поворотили все одновременно и эскадра взяла курс к Кадиксу. Таким 
образом, этот порт оставался открытым для тех кораблей, которые наиболее 
потерпят. Потом на тот же галс была выстроена боевая линия, и в этом порядке 
союзный флот стал поджидать английский.