держать вместе при непостоянных ветрах, при сильных и неправильных течениях, 
господствующих в этих водах, и к тому же в такое время года, когда ночи уже 
становятся темными и продолжительными. К несчастью для Вилльнёва, ответ на эти 
вопросы не вызывал сомнения. 

11 августа французско-испанский флот вышел из Корунны с ровным восточным ветром,
 отошел сначала подальше в море в надежде встретить рошфорскую эскадру, потом, 
переменив курс, лег на NW и после полудня пришел на параллель мыса Ортегала, 
где Кальдер оставил свои фрегаты "Наяда" и "Ирис", для наблюдения за 
неприятелем. На другой день ветер перешел к норд-осту; английские фрегаты, за 
которыми Вилльнёв отправил погоню, скрылись, но под ветром видны были еще три 
неизвестные судна. Два из них были английскими: корабль "Дракон" и фрегат 
"Феникс"; третий - французский фрегат "Дидона", отправленный из Ферроля на 
поиск капитана Лаллемана и взятый 10 августа фрегатом "Феникс". Датское судно, 
опрошенное французами, объявило, что за этими тремя судами следует целая 
английская эскадра из 25 кораблей. Известие это не имело никакого основания, 
потому что Кальдер еще не отделился в то время от Корнваллиса; но Вилльнёв ждал 
хотя какого-нибудь предлога, чтобы идти в Кадикс. Поэтому, внезапно переменив 
направление, он взял курс на юг, 18 августа пришел на вид Сан-Винцента, где 
захватил несколько купеческих судов, и 20 августа после безуспешной погони за 
тремя кораблями Коллингвуда, блокировавшими Кадикс, вошел в этот порт. 

С той минуты, когда французские эскадры не могли соединиться в Мартинике, с той 
минуты, когда Нельсон напал на след Вилльнёва, казалось, что пришла развязка 
Вест-Индской кампании и что дело тем и кончится. Всякий бы так и оставил это 
неудавшееся предприятие; но Наполеон, несмотря на угрожающее положение Европы, 
хотел сделать еще одно, последнее усилие, чтобы ухватить ускользавшую из его 
рук Англию, и попытался снова заставить Вилльнёва идти к Бресту. Но это 
последнее бегство соединенного флота в Кадикс окончательно разрушило его 
надежды. Он обрушился на Вилльнёва, обвиняя его в недостатке решительности и в 
несправедливых жалобах на свои корабли. Действительно, Вилльнёв, по своему 
унылому расположению духа, был мало способен к выполнению подобного 
предприятия; но он был менее виновен, нежели обычно думают. Навязав ему 
испанские корабли, Наполеон вверил ему дело более трудное, чем то, какое принял 
на себя Латуш - Тревилль. Когда потом, через два месяца, выведенный из терпения,
 уступая, так сказать, увлечению своего гения, вместо того чтобы ободрять 
Вилльнёва, он воззвал к неустрашимости своих моряков; когда он решился 
перестать уклоняться от английских эскадр и принять наступательный образ 
действий, - тогда он нашел настоящий способ ведения морской войны; только забыл,
 к несчастью, какие корабли стояли тогда в Кадиксе. 

XII. Вилльнёв в Кадиксе 

В тот момент, когда образ действий британского кабинета вынудил Испанию искать 
союза с Францией, все источники ее государственных доходов найдены почти 
иссякли. До того времени поземельную подать, неизвестную в Испании, заменяли 
доходы с колоний, с таможен и золото рудников Мексики и Южной Америки, - так 
что глубокая нищета этой несчастной монархии скрывалась под внешним видом 
благосостояния. Но когда английские крейсеры заперли порты полуострова для 
морской торговли и для сокровищ Нового Света, бедственное положение государства 
обнаружилось во всей своей наготе. В октябре 1805 г. королевская фамилия "не 
имела даже одного экю, чтобы прокатиться из дворца Сан-Ильдефонсо в Эскуриал" 
{71}. Жестокий голод, а вслед за тем желтая лихорадка, свирепствовавшая более 
всего в Андалузии и Мурции, опустошали морской берег; запасы в портах были 
истощены, государственные кассы пусты, правительство совершенно лишилось 
доверия всех сословий. У этого-то разоренного края могучий союзник требовал 
вспомогательного флота, прибавки к годовой денежной субсидии, обещанной 
Испанией во время ее нейтралитета, и единовременной выдачи 5 миллионов пиастров 
для облегчения хода монеты во Франции. Князь Мира все обещал. Менее чем за 6 
месяцев он извлек из ничего почти тридцать линейных кораблей, и если бы только 
в портах Испании находилось больше запасов и материалов, то генерал Бёрнонвилль 
не оставил бы там "ни одной барки невооруженной". Так, благодаря покорности 
министра, благодаря деятельности французского посланника, Гравина имел 
возможность последовать за Тулонской эскадрой в Вест-Индию с 6 кораблями, 
прибавить к ним 9 в Ферроле и найти еще 4 готовых в Кадиксе. Магон и другие 
главные порты приведены были в оборонительное положение, на протяжении всего 
побережья крейсеровали канонерские лодки, а в Картахене в июле было собрано под 
начальством контр-адмирала Сальседо 8 кораблей. Всего с марта по сентябрь 1805 
г. вооружено Испанией 29 линейных кораблей. Если бы эти огромные жертвы были 
следствием желания целой нации, или, по крайней мере, дружного содействия всего 
правительства, они могли бы сильно поколебать могущество Англии; но вырванные у 
робкой преданности министра, нелюбимого народом, они внушали ложное доверие к 
своим итогам, и тем скорее еще подготовили последовавшие страшные бедствия. 

Все преклонялись тогда перед волей Наполеона, и Годой, более чем кто-либо, ей 
повиновался; но между тем, как французы выжимали из этого послушания все, что 
было возможно, забыв, что за этим стоит целый народ, гордый, чувствительный, 
которому это унижение казалось тягостнее, чем самое поражение Гравины и 
Вилльнёва. Действуя таким образом, Франция успела присоединить к себе испанский 
флот, но сердца испанцев были от нее далеко. Первые признаки глухого