200 убитых и раненых. Командир корабля "Аквилон" умер от ран на шканцах; 
командир корабля "Спарсиат" получил две раны. Оба эти корабля потеряли 150 
человек убитыми и 360 ранеными. "Геррье" потерял все мачты; "Пёпль-Суверен" 
обрубил канаты и оставил перед кораблем "Франклин" пагубный интервал, который и 
занят был кораблем "Леандр". Центр, приведенный в беспорядок пожаром корабля 
"л'Ориен", рассеян и разбит. Восход солнца застал корабли "Меркурий" и "л'Эрё" 
стоящими на мели в глубине залива: близость к "л'Ориену" заставила их выйти из 
линии. "Тоннан", "Гильом-Телль", "Женерё" и "Тимолеон" одни видны на месте 
битвы; но "Тезей" и "Голиаф", уже не занятые французским авангардом, приходят 
на помощь кораблям "Меджестик" и "Александр", и другие английские корабли 
готовятся последовать их примеру. Вилльнёв снимается с якоря в одиннадцать 
часов утра с остатками французской эскадры; в этот момент англичане уже 
овладели кораблями "л'Эрё" и "Меркурий", но "Тоннан" и "Тимолеон" еще не 
сдаются. Без мачт, потеряв своего капитана, "мужественный "Тоннан", как его 
называет Декре, лишился уже 110 человек убитыми и 150 ранеными. Ночью он 
сражался на расстоянии ружейного выстрела последовательно с тремя кораблями: 
"Меджестик", капитан которого убит пулей, "Александр" и "Свифтшур". Флаг еще 
развевается на остатке грот-мачты, и он спускает его не прежде, как через 
двадцать четыре часа, когда на него нападают, в свою очередь, "Тезей" и 
"Леандр". "Тимолеон" был слишком избит, чтобы иметь возможность следовать 
движению Вилльнёва, и его утащило к берегу. "Гильом Телль", "Женерё" и фрегаты 
"Диана" и "Жюстис" одни успевают избегнуть этого поражения, самого полного из 
всех, какие когда-либо терпел французский флот. 

Из 13 кораблей и 4 фрегатов, атакованных Нельсоном в Абукирском заливе, 9 
кораблей досталось в руки англичан{34}; "л'Ориен" взорвало, "Тимолеон" и фрегат 
"Артемиза", севшие на берег, были сожжены своими командами, а фрегат "Серьёз" 
был потоплен кораблем "Орион". Избитые корабли англичан не могли воспротивиться 
уходу Вилльнёва. "Гильом-Телль", "Диана" и "Жюстис" достигли Мальты, а "Женерё",
 взяв около Кандии 50-пушечный корабль "Леандр", посланный в Англию с известием 
об Абукирской победе, успел укрыться в Корфу. 

Таков был результат сражения, следствия которого были неисчислимы. Это был 
страшный удар морским силам Франции. 

Во власти кораблей Вилльнёва была единственная возможность склонить перевес на 
сторону французов, а между тем, удерживаемые какой-то пагубной инерцией, 
корабли эти так долго оставались спокойными зрителями этой неравной борьбы! Они 
были под ветром у сражавшихся, но только мертвый штиль мог помешать им 
преодолеть слабое течение, господствующее у этого берега; штиля, однако, не 
было, и они одним галсом могли бы занять место, более им приличное. Длина линии 
не превышала 1,5 миль, а им достаточно было подняться на несколько кабельтов, 
чтобы принять участие в деле. Корабли Вилльнёва имели в воде по два якоря, но 
они могли бы обрубить канаты в восемь, в десять часов вечера{35}, чтобы идти 
выручать авангард, точно так же, как на другой день в одиннадцать часов утра 
они обрубили их, чтобы избежать поражения. Если бы даже они лишились 
возможности вновь стать на якорь, то они могли бы сражаться под парусами, или, 
наконец, абордировать какой-нибудь из неприятельских кораблей. Словом, что бы 
они ни сделали, все было бы предпочтительнее, чем их бедственное бездействие. 
Без сомнения, ночь была темна, везде царствовал беспорядок, впечатление от 
окружавших обстоятельств было поразительно, и сигналы адмирала могли быть худо 
поняты, несовершенно выполнены; но почему бы Вилльнёву не разослать свои 
приказания по отряду на гребных судах, хоть даже с офицерами, которым бы было 
поручено смотреть за выполнением этих приказаний? Контр-адмирал Декре, капитаны 
легкой эскадры на фрегатских шлюпках наилучшим образом могли бы быть 
употреблены для этой цели. Но Вилльнёв, неподвижный, ожидал приказаний, которые 
Брюэ, окруженный неприятелем, был уже не в состоянии ему передать. Он провел 
таким образом ночь, обменявшись несколькими сомнительными ядрами с английскими 
кораблями и, что странно в человеке такого испытанного мужества, - оставил 
место битвы, уводя корабль свой почти нетронутым из среды его изувеченных 
товарищей{36}. 

Скоро должен был наступить день, когда Вилльнёв, подобно графу Де Грассу и 
Бланке-Дюшайла{37} мог жаловаться, в свою очередь, на то, что он был оставлен 
частью своих сил. Нельзя ли поискать какой-нибудь тайной причины такому 
странному сходству обстоятельств, потому что неестественно предполагать, чтобы 
столько людей испытанного благородства заслуживали упрек в малодушии. И если 
имена некоторых из них стали тесно связаны с воспоминанием о бедствиях их 
Отечества, то вина в этом не вся должна падать на них. Скорее можно обвинить в 
этом те операции, в духе которых они действовали; эту систему оборонительной 
войны, которую Питт называл в Парламенте предвестницей неизбежного падения. 
Система эта к тому моменту, когда французы хотели ее бросить, уже вошла в 
привычку. Их эскадры столько раз уже выходили из портов с особыми поручениями и 
с приказанием избегать встречи с неприятелем, что самоуверенность их моряков 
исчезла. Корабли их вместо того, чтобы вызывать неприятеля на бой, были сами к 
тому понуждаемы. Если бы другие планы кампаний, другие привычки позволили им 
приветствовать появление неприятеля как счастливый случай; если бы нужно было в 
Египте и перед Кадиксом преследовать Нельсона вместо того, чтобы ожидать его, 
то, без сомнения, одно это обстоятельство имело бы огромное влияние. Абукирская 
эскадра была совсем не такова, каковы были в 93 году эскадры Республики,