По газетным сведениям (правда, уже старым для момента) я узнал, что как раз в 
то время, когда эта пресловутая рада была низвергнута, она заседала, принимая 
проекты земельной реформы, утверждавшей право (для кулаков и помещиков, нужно 
понимать) собственности на землю не свыше 30–40 десятин, и что с 29 апреля 
Центральной рады вообще не существует на Украине. Теперь там «выборный царь» – 
гетман Павло Скоропадский.

Все эти сведения лишний раз подчеркивали правильность моей позиции по отношению 
Центральной рады и ее политики. Но во всем совершившемся на Украине в пользу 
гетманщины виноваты были, по-моему, и большевики, и левые 
социалисты-революционеры. Первые – своей политикой Брестского договора с 
немецкой контрреволюцией. Вторые – тем, что не разорвали сразу же своего блока 
с правительством Ленина, не выступили из ВЦИК Советов и не повели борьбы против 
оккупации Украины немецкой контрреволюцией вместе с массами непосредственно на 
местах. Это был момент, когда украинские революционные трудовые массы шли на 
всякие жертвы во имя недопущения на свои земли, в свои села и города немецких и 
австро-венгерских контрреволюционных армий, а также разведывательных отрядов, 
шпиков и провокаторов Центральной рады, которые указывали этим армиям 
сокращенные и верные пути передвижения, доносили и помогали пороть шомполами, 
вешать на телеграфных столбах, загонять в тюрьмы, а затем расстреливать по 
ночам непокорных и революционных украинских крестьян и рабочих.

Перечитывая все, какие мне попадались, газеты и видя из них, что свершилось на 
Украине, я обвинял в происшедшем все политические партии: в первую очередь 
украинские, а затем и кремлевские, т.е. большевиков и левых 
социалистов-революционеров. Принимая все прошедшее близко к сердцу, как, 
вероятно, каждый революционер, понимавший, что революция совершается не для 
привилегий партии, а для экономического равенства и социальной и духовной 
независимости трудящихся от их поработителей-капиталистов и их слуги, 
государства, роль которого выражается в организации грабежа и насилия 
меньшинства над большинством, я остро почувствовал в себе смесь гнева и жалости 
по отношению к революционерам всех направлений и за все. Затем я сейчас же 
взялся за письма своим друзьям-коммунарам, оставшимся в хуторе Ольшанское. В 
них я сообщал подробности низвержения Украинской Центральной рады и 
восстановления на ее место гетмана, окруженного и поддерживаемого украинской и 
российской контрреволюционной нечистью, с одной стороны, и 
немецко-австро-венгерским юнкерством – с другой.

«Палач воссел на трон украинского самодержца, – писал я коммунарам, – и ставит 
своей задачей закончить недоконченную Центральной радой казнь над революцией на 
Украине. Время самое тяжелое для революции. Я спешу на Украину. Вы же, друзья, 
поспешите оставить своих жен и детей, идите сейчас же добровольцами в отряды 
10-й Красной Армии. При ликвидации контрреволюции вы извне, мы, подпольщики, 
изнутри встретимся и братски отпразднуем торжество подлинной народной 
украинской революции...»

Когда я оторвался от просмотра по газетам событий на Украине, я разыскал 
Саратовский дом коммуны. Это дом-ночлежка для всех приезжих революционеров. В 
этой ночлежке я встретил анархистов из Екатеринослава: Льва Озерского и 
Тарасюка.

Первому из них было простительно валяться в ночлежных домах коммуны. Он из 
революционера-анархиста превратился в короткое время, чуть ли даже не за время 
отступления, в крайнего пацифиста, осуждавшего всякое насилие даже при обороне 
себя от нападающего.

Второй же оставался революционером анархо-синдикалистом. Над ним я подтрунил, и 
дошло чуть не до скандала. Правда, я не оправдываю себя целиком. Но мне 
казалось странным в дни жестокой схватки революции с контрреволюцией валяться в 
постели ночлежки до 16 часов в день, пусть даже и во время гонения на нас со 
стороны оподлевших в то время Ленина и Троцкого с большевистскими и 
левоэсеровскими чекистами. Я в своем миропонимании мыслил революционера 
действующим в гуще народа. Видеть товарищей валяющимися по неделям в ночлежных 
домах доставляло мне много боли. И я страдал, хотя и отдавал себе отчет, что не 
одиночки повинны в создавшемся положении. Не сами по себе одиночки повинны в 
том, что они, словно испуганные вороны, мечутся с места на место зачастую без 
всякого дела, просто потому, что-де «в таком-то городе что-то нашими делается, 
поеду туда»... И едет такой одиночка иногда недели и месяцы, палец о палец не 
ударяет и даже на месте не думает ударять во имя дела нашего движения... Нет! 
Не сам этот одиночка повинен в том. Виноваты форма и внутреннее содержание 
наших анархических организаций. Организации эти нездоровы в своем существе. Они 
сами приемлют и развивают неправильное понимание цели не только всего нашего 
движения в целом, но даже своей маленькой организации. «Нет, от подобного рода 
формы и внутреннего содержания анархической организации надо бежать, – убеждал 
я себя. – Момент требует идеологического и в особенности тактического 
объединения анархических сил, ибо только тактическое единство поможет нам 
творчески выявить среди заинтересованных в успехе революции трудовых массах 
практические начала анархизма, от которых, в свою очередь, почти полностью 
зависит рост, развитие и защита революции в том ее понимании, какое приемлемо