Как только мой брат Савва Махно добрался в условленные участки красного фронта, 
он встретил там товарищей Алексея Марченко, Исидора (он же Петя) Лютого, Бориса 
Веретельника, С. Каретника и многих других. Всех их он направил по указанному 
адресу в Таганрог, а сам оставался некоторое время на фронте. Когда все 
разысканные нами товарищи съехались в Таганрог, мы назначили день нашей 
конференции в Доме федерации таганрогских анархистов. Она состоялась в конце 
апреля 1918 года. Я открыл ее предложением всем присутствующим товарищам 
высказаться, какие мы сделали промахи в организации вольных батальонов и еще о 
том, замечал ли кто-нибудь заранее признаки того, что агенты Украинской 
Центральной рады и немецкого командования решатся на арест революционного 
комитета, членов Совета рабочих и крестьянских депутатов и членов нашей группы 
вообще?

Общий обмен мнениями привел нас к тем же выводам, какие я делал в разговорах с 
некоторыми товарищами еще в Царевоконстантиновке, а именно: не вышли 
революционный комитет отряда группы анархистов-коммунистов на фронт, а держи 
его при себе до дня выступления всех боевых частей, заговор провокатора не имел 
бы никакого успеха, даже если бы я отсутствовал в Гуляй-поле. Еврейская рота не 
была бы вызвана вне очереди сменить преждевременно не окончившую своего 
дежурства другую роту. Да и вообще, еврейская рота, при всей ее обывательской 
склонности приспособляться к чему бы то ни было, никогда не решилась бы 
выступить против революционного комитета в пользу немцев и Украинской 
Центральной рады, если бы она знала, что в центре Гуляй-Поля расположены еще 
кроме нее другие вооруженные части. Но заговорщики убедили ее, что других 
частей в центре Гуляйполя нет, что она должна только начать дело, а завершать 
его будут немецкие полки и отряды Центральной рады, которые, дескать, кругом 
одержали победу и находятся уже недалеко от Гуляй-Поля.

«Евреям-обывателям это было на руку, – говорили некоторые из моих друзей, – они 
ведь так падки на прославление их, да еще кем! – высшим начальством 
завоевателей...» Немецко-австро-венгерское командование их действительно 
поблагодарило, равно как и главарей этого гнусного контрреволюционного заговора.


Конечно, это правдивое освещение роли еврейской роты в заговоре было криком 
душевной боли тех, кто так много потрудился в борьбе против антисемитизма и 
кого евреи не только арестовывали, идя рука об руку с антисемитами на это 
гнусное дело, но готовы были «охранять» до вступления в Гуляйполе немцев, 
австро-венгерцев и шовинистов – прямых погромщиков украинцев, чтобы затем 
выдать их на казнь палачам. Заглушить эту душевную боль товарищей было 
невозможно, находясь в бездействии. У многих на конференции эта боль была так 
сильна, что они плакали. Но никто, конечно, не помышлял о погромах, о мести 
евреям за это гнусное дело некоторых из них. Вообще, все те, кто называют 
махновцев погромщиками, лгут на них. Ибо никто, даже из самих евреев, никогда 
так жестоко и честно не боролся с антисемитизмом и погромщиками на Украине, как 
анархо-махновцы. Мои записки докажут это неопровержимыми фактами.

Видя, что душевная боль и настроение отчаяния, охватившие почти всех моих 
друзей, начинают все больше отодвигать на второй план дело обсуждения задач, в 
которых конференция наша должна была разобраться, сам начиная болеть той же 
болью, я употребил все свои усилия на то, чтобы преодолеть этот наплыв чувств, 
и снова поставил перед конференцией один, основной вопрос: возвращаемся ли мы 
на Украину, в свои районы, или же мы остановимся в каком-либо из городов России 
и вот так, как сейчас, будем собираться и хныкать о том, что было, чего уже не 
вернуть и не исправить?

– Возвращаемся! Возвращаемся! Все возвращаемся!.. – посыпались один за другим 
совершенно бодрые голоса всех тех, кто всего минуту назад сидел на стуле 
притаившись, как будто его нет в зале.

Затем мы поставили перед собой еще три вопроса, которые и были разрешены нами в 
положительном смысле. Вот эти решения.

1. Мы возвращаемся в свой район нелегально и организовываем среди крестьян и 
рабочих инициативные группы по 5–10 человек чисто боевого характера, чтобы 
через них втянуть широкое трудовое крестьянство в борьбу против 
немецко-австро-венгерских экспедиционных армий и Украинской Центральной рады, 
стараясь в каждом случае общественного возмущения против этих 
контрреволюционных завоевателей быть в гуще этих возмущений, придавая им более 
определенный и решительный характер.

2. Возвращение всех нас в свой район не может быть одновременным; однако первые 
же товарищи, очутившись в нем, должны ознаменовать свое благополучное 
возвращение организацией беспощадного индивидуального террора против командного 
состава немецко-австро-венгерских армий и отрядов Украинской Центральной рады, 
а также организацией коллективных крестьянских нападений на всех тех помещиков, 
которые в дни земельного передела и отобрания у них излишнего живого и мертвого 
инвентаря бежали из своих усадеб, а с нашествием экспедиционных армий и 
подсобных им отрядов Центральной рады возвратились снова в «свои» усадьбы. В 
задачу крестьянских нападений на помещиков должно на первых порах входить