гхе.
Тогда еретики потеряли доходы и почести; они проникли в монастыри, и поэтому 
семь лет церемонии Упосатхи было невозможно проводить. Министр, посланный царем 
с приказом возобновить Упосатху, был настолько глуп, что попытался навязать 
выполнение распоряжения силой, убив нескольких монахов. Ашока был очень 
взволнован этим событием и обратился к старшему Тиссе Моггалипутте, чтобы 
узнать, есть ли на нем грех кровопролития. Но старший сказал ему, что, если 
сознание не было запятнано, не будет и кармических последствий. Тогда Ашока 
собрал всех монахов и спросил их, в чем состоит учение Будды. Всех, кто дал 
еретические ответы, а таких было 60 тысяч человек, он прогнал. Остальные 
заявили, что они — вибхаджджавадины, последователи учения об анализе. Старший 
подтвердил, что это и есть учение Будды. С тех пор сангха проводила Упосатху в 
согласии.
Тисса избрал тысячу ученых монахов, чтобы они составили сборник Дхаммы и 
провели собор Дхаммы, как проводили старшие монахи Кассапа и Яса. На этом 
соборе он произнес текст «Катхаваттху», чтобы сокрушить другие школы.
Второй и Третий соборы обычно воспринимают как исторические, но их можно 
объявить вымышленными, воспользовавшись теми же критическими принципами, на 
основании которых говорят, что не было Первого собора. Так, доктор Франке 
вполне последовательно считает, что сообщения о них не соответствуют 
действительности. Это связано с конфликтом исторических принципов, который мы 
рассмотрим позже при обсуждении историчности периода вплоть до царствования 
Ашоки.
Доступные нам свидетельства при фиксации фактов неизбежно подвергались вставкам 
позднейших преданий, составители их текстов зачастую неверно истолковывали 
события, так что получавшееся в результате повествование не было историей в 
современном смысле слова. Однако его основой служило центральное событие, без 
которого предания не стали бы накапливаться. Должны ли мы отвергнуть их целиком 
из-за противоречий в деталях или же нам следует заключить, что хронисты, 
которые, несомненно, намеревались сообщить правду, сохранили общее ядро 
событий?



Глава 13. Буддизм как религия


Изначальной формулировкой буддийского вероучения, вероятно, была доктрина 
Четырех Благородных истин
[313]
. Она включает в себя определенные представления о природе мира и человека. В 
первых трех истинах утверждается, что страдание есть факт жизни, излагается 
теория его причины и постулируется существование способа его преодоления. Сам 
этот способ изложен в четвертой истине о Благородном Восьмеричном пути. 
Конституирует буддизм как религию именно способ избавления от страдания через 
достижение постоянного состояния покоя, который должен практиковаться индивидом 
в качестве курса нравственной и духовной тренировки.


Все индийские религии подчинены одному представлению, восходящему к доиндийским 
временам. И в ведийском, и в староперсидском языках оно обозначено одним и тем 
же словом
[314]
со смыслом «закон». Согласно этому подходу все вещи и существа следуют или 
должны следовать определенному курсу, предписанному им. Этот курс основан на 
подлинной природе и устройстве существующего мира. Из-за него должным образом 
встает солнце, сменяются времена года, и каждая индивидуальная часть вселенной 
выполняет собственное назначение. Такое представление могло сформироваться 
очень рано при возникновении и развитии контактов индивидов в обществах. Член 
племени должен действовать при помощи определенных способов, которые считаются 
выгодными для индивидов — его сотоварищей и его самого, а ряд других действий 
ему запрещен. Начиная с позднего ведийского периода, это представление 
выражается в концепции
дхармы,
покрывающей любую форму человеческого действия. Она включает в себя нормы 
нравственного поведения, но сама намного шире, и ее ритуальный аспект отражен в 
брахманической литературе буддийских и добуддийских времен, посвященной 
жертвоприношениям. Там регламентируются мельчайшие их подробности, вплоть до 
формы и количества кирпичей в жертвеннике, и, вероятно, из-за нашего 
фрагментарного знания источников эта литература приводит к впечатлению, будто 
жертвоприношения и ритуалы затмевали любую другую деятельность. Это было 
дхармой жрецов, под чьи