смертельны, 
поскольку они могут объясняться сделанными независимо друг от друга 
дополнениями. Утверждение, что Бодхисатта прошел тридцать лиг (свыше двухсот 
миль) между полуночью и утренней зарей, вполне может быть преувеличением, к 
тому же в одном из рассказов говорится лишь о шести лигах (около сорока пяти 
миль). Но когда в одном рассказе говорится, что конь умер, а во втором — что 
его привели обратно, или один утверждает, будто Рахула родился в ночь Отречения,
 другой относит его рождение ко времени за семь дней до этого, а третий говорит,
 что тогда он был только зачат, даже одно из повествований, если не вообще все, 
не соответствует истине. Упоминание о святилищах, воздвигнутых в память разных 
чудесных событий, доказывает только, что по меньшей мере через семь-восемь 
столетий после смерти Будды распространились легенды о них.
Если Будда — историческая личность, ясно, что Отречение состоялось, причем уже 
одного этого факта было достаточно для формирования не имеющих больше ничего 
общего с действительностью легенд. Что касается четырех знаков, в Писаниях мы 
располагаем подтверждением, что рассказ о четырех посещениях парка родился из 
стремления придать видимость историчности каноническому пассажу, в котором на 
самом деле не содержится никакой информации об этих событиях. Изложенные выше 
события были просто сконструированы на материале изложенных в Каноне 
размышлений Будды о старости, болезни и смерти. То же самое мы обнаруживаем и в 
истории Отречения. Приведенные выше древние канонические повествования об уходе 
Готамы из мира ничем не напоминают позднейшую легенду. Они повторяются в 
различных частях Писаний и механически объединены в сутте, обращенной к джайну 
Махасаччаке (Мадж., i, 240).

«
И вот перед моим просветлением, когда я был еще Бодхисаттой и не был полностью 
просветлен, я подумал: тягостна жизнь в доме, в пыльном месте. Под открытым 
небом отречение от мира. Нелегко для того, кто живет в доме, вести совершенно 
полную, совершенно чистую и безупречную благочестивую жизнь. Что, если я 
избавлюсь от волос и бороды и, надев желтые одежды, оставлю дом для бесприютной 
жизни?


И вот в другой раз, когда я был еще мальчиком, черноволосым юношей в расцвете 
молодости, в начале жизни, когда не желавшие этого мать и отец рыдали и их лица 
были заплаканы, я срезал волосы и бороду и, надев желтые одежды, оставил дом 
для бесприютной жизни.»


Это все; и даже если составитель этой сутты знал позднейшую легенду, здесь он 
использует фразеологию того периода, когда о ней не было ничего известно. 
Согласно этому тексту, Бодхисатта оставил мир не в возрасте двадцати девяти лет,
 а еще будучи мальчиком
(Захара).
Упоминание о волосах и бороде представляет собой чисто формальное утверждение, 
поскольку оно используется при описании любого отшельника, даже мальчика Налаки,
 племянника Аситы. Лишить легенду всех ее чудес и противоречий значит оставить 
ядро, в той же степени чуждое старейшим источникам, что и все остальное. 
Ольденберг отвергает эти сведения, находя в них поэтические преувеличения, и 
признает только канонические рассказы, представляющие собой неприкрашенные 
фрагменты того, что знало (или думало, что знало) об этих событиях старшее 
поколение.


Важный элемент легенды — история жены Будды и его сына Рахулы. Ольденберг пишет,
 что рассказы о них можно считать вымышленными тем меньше, чем чаще образы 
Рахулы или его матери встречаются в старой традиции не в дидактических целях 
или не для создания патетических ситуаций
[115]
. В определенном смысле это верно. В старой традиции действительно отсутствуют 
связанные с ними патетические ситуации, поскольку эти персонажи там вообще не 
упоминаются. Бхадда Каччана — только одна из трех или четырех личностей, 
которые поздняя традиция отождествляет с женой Будды, а более старые тексты 
такую идентификацию не проводят
[116]
. Точно так же дело обстоит с Рахулой. В старых текстах он никогда не 
упоминается в качестве сына Будды. Действительно, существует четыре или больше 
«Рахула-сутты» и три «Рахуловада-сутты»
[117]
, где он появляется как собеседник, подобно другим монахам. В «Тхеригатхе», 
позднем тексте, частично, как признают и сами комментаторы, созданном не раньше 
Третьего собора, Рахула говорит: «Я — сын Будды». Но на этом основании мы могли 
бы сделать и заключение о том, что у Будды было четыре сына, поскольку три 
других старейшины в этом тексте говорят то же. самое. Сириваддха говорит: «Я — 
сын несравненного»; Касьяпа из Гаи говорит: «Я — истинный сын Будды»; Калудайин 
говорит: «Я — сын Будды». Но всех учеников Будды часто называют в тех же 
выражениях истинными или подлинными сынами Будды,
путта ораса,
«сынами души»
[118]
.

Так описывает себя Кассапа Великий, Сам., И, 221. Кроме того, когда ученики 
спрашивают Будду, кто они, он отвечает, что они — истинные сыны Господина. 
Дигха, ш, 84.
То, что у Будды была жена, не только естественно, но и, согласно индийским 
понятиям, неизбежно. Женитьба — одна из обязанностей того, кто живет в мире. 
Историкам нет нужды начинать с того факта, что у Будды были жена и сын. Это 
может быть правдой и может основываться на устной традиции, но традиция 
определенно не сохранила информацию о них. Что касается различных предположений,
 кем была жена Будды, мнение о