которой он послан с отрядом в неприятельский тыл. Намного важнее было наносить 
удары по транспортам жизненного и военного обеспечения наполеоновской армии. 
Поэтому он и решил продолжать поиск вдоль Смоленской столбовой дороги в 
направлении к памятному ему Цареву-Займищу.

Из Токарева выступили на закате. Вечер был зябкий. Выпавшим накануне дождем 
прибило пыль на проселке, и кони шли легко и размашисто.

Верстах в шести от Царева-Займища неожиданно обнаружился едущий большаком малый 
неприятельский разъезд. Его можно было бы и не трогать, дабы не отвлекаться. Но 
Давыдову позарез требовались сведения о наличии в селе вражеских транспортов и 
сил прикрытия. Посему он послал урядника Крючкова с десятью казаками скрытно 
обойти разъезд по лощине, а других десять — ударить французов во фронт. Дело 
завершилось скоро и без боя. Увидев себя окруженным, разъезд из десяти рядовых 
при одном унтер-офицере, запросил пощады.

Пленные показали, что в Цареве-Займище расположился на отдыхе крупный военный 
обоз с прикрытием из двухсот пятидесяти человек конницы — польских улан и 
вестфальских гусар.

Чтобы в ночной суматохе ненароком не повредить своих, Давыдов решил атаковать 
неприятельский транспорт посветлу. На рассвете отряд его полями и лесными 
опушками вышел к луговой низинной пойме перед Царевом-Займищем, где так недавно 
на глазах Дениса Давыдова прибывший к армии Кутузов проводил смотр русским 
войскам.

Едва партизаны из-за реденькой, насквозь просвечиваемой березовой ополицы 
вывернули на луг, как тут же, совершенно неожиданно для себя, столкнулись с 
конными неприятельскими фуражирами числом около сорока всадников, которые, 
поняв опасность, тотчас же поворотили лошадей и помчались во всю прыть к 
селению. Раздумывать было некогда. Отряд Давыдова мог лишиться своего главного 
преимущества — внезапности. Оставалось одно: на плечах врага ворваться в 
Царево-Займище, а там, как говорится, авось и господь поможет...

Оставив при пленных тридцать гусаров, которые в случае нужды могли послужить 
резервом, Давыдов с остальными двадцатью ахтырцами и семидесятью казаками с 
пальбою и криками устремились за фуражирами. В селе, куда они влетели с разгону,
 началась неистовая паника. Неприятельские уланы и гусары, еще продолжавшие 
почивать, выскакивали из изб, клетей и сараев без оружия, в одном исподнем. 
Почти все лошади их так и остались у коновязей. Лишь возле церкви, настежь 
распахнутой и разоренной, толпа человек в тридцать вздумала защищаться. Все они 
тут же были опрокинуты и положены на месте. В свой походный журнал Давыдов 
записал: «Сей наезд доставил нам сто девятнадцать рядовых, двух офицеров, 
десять провиантских фур и одну фуру с патронами. Остаток прикрытия спасся 
бегством».

Памятуя о том, что главное качество партизан суть быстрота, Денис распорядился 
отослать пленных в Юхнов, а добычу окружить и с нею поспешно двинуться через 
Климово и Кожино к месту стоянки отряда, которое он с разбойной удалью именовал 
«притоном».

Казаки и гусары буквально валились с ног от усталости. Замылились и запалились 
кони. Однако все в отряде, и офицеры и низшие чины, были веселы и возбуждены. 
Все понимали, что значительный урон, нанесенный неприятелю, сторицей окупает их 
лишения и труды. Радовало и то, что столь успешно проведенный поиск обошелся 
для партизан без потерь: среди гусар и казаков не было даже раненых.



В последующие дни Денис Давыдов едва успевал записывать в свой походный журнал:

«Пятого числа мы вышли на село Андреевское... На пути взяли мародеров, числом 
тридцать человек...»

«Шестого обратились к Федоровскому (что на столбовой Смоленской дороге)... На 
пути встретили бежавшего из транспорта с нашими пленными Московского пехотного 
полка рядового. Он объявил, что транспорт в двести рядовых солдат остановился 
ночевать в Федоровском и что прикрытие оного состоит из пятидесяти человек. Мы 
удвоили шаг и едва показались близ села, как уже без помощи нашей все в 
транспорте сем приняло иной вид: пленные поступали в прикрытие, а прикрытие — в 
пленных...»

Радость попавших в неволю русских людей и тех, кто их из этого позорного 
состояния вызволил, была неописуемой.

Впоследствии, неоднократно видя подобные трогательные и возвышавшие душу сцены, 
к которым привыкнуть совершенно невозможно, Денис Давыдов запишет: «Кто не 
выручал своих пленных из-под ига неприятеля, тот не видал и не чувствовал 
истинной радости!»